Советский век

Возможно, такой критики и не следует ожидать от политика, который не был политическим мыслителем. Может быть, более уместно идентифицировать характерные черты, отличающие один тип сталиниста от другого. Короче, «структурный» сталинизм не был присущ всем сталинистам. Благодаря своему высокому положению молодой Микоян был вовлечен в систему до решительного триумфа сталинизма. Следовательно, ему не было трудно отказаться от практики и позиций такого взгляда на жизнь и искренне принять другую перспективу, даже другое мировосприятие. «Структурные» сталинисты вроде Молотова и Кагановича полностью идентифицировали себя со сталинистской моделью и лично со Сталиным и никогда не отрекались от своих идеалов. Третья порода сталинистов могла изменять - или притворяться, что изменили - «принципам», оставаясь сталинистами по своей сути и в своих проявлениях. Не допускающий исключений догматизм, осуждение всего и вся,жесткая аргументация и стремление всюду видеть заговоры были неотъемлемой частью их личности. Микоян был не из этого теста.

Показательно то, что Микоян писал о Хрущеве (мы опустим его слишком предсказуемые высказывания о Брежневе). Пересматривая предложенные Хрущевым нововведения после его вступления во власть, он принял некоторые из них, но отверг прочие. Естественно, он также возражал против того, что Хрущев написал о нем в своих воспоминаниях, где о достоинствах Микояна нет ни слова. В них он даже подвергся критике. Даже при этом оценка личности и деятельности Хрущева является взвешенной и учитывающей все его достоинства и просчеты.

Никита Сергеевич часто раздражал Микояна, который дотошно вел счет его ошибкам. Однако его окончательный вывод положительный. Остается фактом и то, что Микоян поддерживал Хрущева по многим кардинальным вопросам и в трудных ситуациях, - но он рисует портрет непостоянного, не внушающего доверия человека, который не один раз утрачивал ощущение реальности.

Микоян досконально перечислил зигзаги Хрущева. Он хорошо понимал, что тот всех настроил против себя и стремительно двигался к падению. Но он защищал этого хаотичного генерального секретаря, сделавшего много полезного и создавшего ситуацию, когда обратного хода уже не было. Именно Микоян, как мы уже отмечали, пришел к заключению, что Никита Сергеевич был «Нечто!». Микоян даже отметил, что после свержения Хрущев вполне мог бы применить свои способности на другом посту.

Эти слова заставляют вспомнить малоизвестный эпизод. Незадолго до своего ухода Хрущев, утративший все иллюзии относительно партии, размышлял об оживлении Верховного Совета, который бы трансформировался в подобие эффективно работающего парламента. Первым шагом должно было бы стать избрание Анастаса Микояна президентом (именно так, а не просто председателем) Верховного Совета с последующим наделением этого органа реальной властью. Хрущев сделал некоторые начальные шаги в этом направлении, вызвавшие энтузиазм Микояна. Но падение генерального секретаря означало похороны этого проекта. Возможно, что этот эпизод проясняет завершающие замечания Микояна. В конце концов, если эта последняя инициатива и не состоялась, то другие необратимые перемены воплотились в жизнь лишь благодаря Хрущеву.

Один аспект критики Микояна заслуживает особого внимания. Он ставил в упрек Хрущеву, что тот уступил консерваторам (или испугался) и резко оборвал политику реабилитации жертв сталинизма, которую Микоян курировал в президиуме Верховного Совета. И сам автор мемуаров, и либеральное общественное мнение хотели увенчать этот процесс реабилитацией жертв показательных процессов: Николая Бухарина, Льва Каменева, Григория Зиновьева и т. д. Но Хрущев уклонился от этого, несмотря на настойчивость Микояна. С точки зрения Анастаса Ивановича, все обвинения были надуманными и казни относились к категории преступлений Сталина. Однако партия была лишь минимально десталинизирована, для стойких партийцев все эти обвиняемые были лидерами «антипартийной» оппозиции.

В одной из первых глав своей книги Микоян сам презрительно высказался о них и не скрывал того, что поддерживал Сталина в борьбе с ними. Мечтая довести до конца десталинизацию, Микоян, по-видимому, не понял, что реабилитация означала восстановление этих оппозиционеров - прежних «троцкистов», «правых» - в статусе критиков Сталина и сталинистов. И здесь можно только посочувствовать Хрущеву. Он столкнулся с множеством проблем десталинизации, которую сам же запустил. Пересмотр показательных процессов был бы для него непосильным. Помимо прочего, он никогда не допускал возможности фракций и дискуссий внутри партии.

Андрей Громыко.