Информация об этом извлечена из другой бумаги, составленной Кузнецовым и датированной концом 1947 г. В этот момент Политбюро только что выпустило суровое постановление относительно вознаграждений, предлагаемых партийным чиновникам экономическими управленцами. Такая практика являлась широко распространенной во время войны, затем стала повсеместной «сверху донизу». В дни распределения продовольствия, при низких стандартах жизни ситуация скорее напоминала голод, чем обыкновенный ежедневный недостаток жизненных ресурсов. Многие члены партийной иерархии оказывались замешанными в незаконной реквизиции, даже вымогательстве продуктов и других товаров у представителей экономических отраслей. Конечно, это являлось преступлением.
Согласно Кузнецову, происходящее было «в сущности формой коррупции, создававшей зависимость представителей партии от экономических предприятий». Он считал, что партийцы ставили свои личные интересы выше государственных, которые им надлежало блюсти. Но если бы защита государственных интересов была на первом месте, как бы партийные кадры это обеспечили, если улучшение их собственного материального положения зависело от милостей и премий со стороны экономических менеджеров?
Подобные коррупционные дела, в которых экономические министерства «хорошо вознаграждали» партийных чиновников по всей стране - некоторые из них занимали высокое положение в аппарате, - были вскрыты и доложены Иосифу Сталину его правой рукой Львом Мехлисом, министром государственного контроля. Понятно, что Кузнецов имел доступ к этой информации. Собранные мной многочисленные документы свидетельствуют, что многие местные аппаратчики и их начальники тратили массу энергии на приобретение жилья, товаров и на взятки, если не устраивали бесстыдные кутежи, где алкоголь тек рекой за счет местных советских и правительственных учреждений. Инспекционные власти сообщают о бесчисленных попойках, их стоимости, чудовищных ресторанных счетах и перечисляют учреждения, которые все это оплачивали. Взятки не просто предлагались - их выпрашивали, даже требовали. Генеральная прокуратура была завалена документами, связанными с делами партийных начальников, обвиняемых в должностных и уголовных преступлениях.
Местное партийное руководство явно находилось в плохой форме после войны. Центральный аппарат адекватно представлял себе ситуацию, но не предавал ее огласке, поскольку не считал ее чем-то из ряда вон выходящим: такой образ жизни был широко распространен, к нему все привыкли. Однако, как мы уже говорили, Сталин считал, что такое разграбление национальных ресурсов является преступлением.
С точки зрения Кузнецова, взятки создавали теплые «семейные» отношения, делающие партийные организации игрушками в руках экономических управленцев. На одном из собраний он заметил: «Если положение не переломить, это приведет партию к концу». По его мнению, было необходимо, чтобы «партийные организации вновь обрели независимость». У тех, кто считал верховенство партии непреложным, эта фраза могла вызвать только удивление. Ясно, что он повторял то, что было сказано на закрытом совещании управления кадров в 1946 г., вскоре после его назначения.
Консультации подобного рода с представителями всех уровней аппарата, по-видимому, никогда ранее не проводились. Кузнецов просил участников высказываться откровенно и внимательно слушал: главы отделов управления были сверхбюрократами, недоступными для своих подчиненных; они создавали клики и пользовались особыми привилегиями; иерархия выстраивалась чрезвычайно жестко и не оставляла места для партийного товарищества; наконец, климат секретности попросту душил. Однако показательно, в каком тоне аппаратчики говорили о министрах, возглавляющих важнейшие отрасли, - они являлись подобием феодалов, свысока и презрительно взирающих на чиновников. Кто-то подал голос: «Когда вы последний раз видели министра у нас, в Центральном комитете?» И еще кто-то добавил: «Даже замминистра!»
Интересно отметить, что и сам Кузнецов чувствовал, как много деловой конструктивной критики раздавалось из среды молодых аппаратчиков уровня инструкторов. Они были полны идеализма и с горечью ощущали, что их надежды не оправдались. Кузнецов даже услышал фразу, которой совсем не ожидал (как и историк 50 лет спустя!): «Мы (партия) потеряли власть!» Все это запротоколировано в отчете совещания 1946 года. Итак, год спустя едва ли могли вызвать удивление слова Кузнецова, сказавшего, что партийным организациям нужно вновь обрести «независимость». «Экономизация» партии стала ее проклятием, волновавшим руководство, как никогда ранее.