Советский военный рассказ

На перилах крылечка, уже озаренных розовым солнцем, свернувшись в клубок, дремал серый котенок. Сотников протянул руку, чтобы погладить его, но котенок быстро вскочил, выгнул дугой пушистую спинку и воинственно фыркнул.

— Глупый, — упрекнул его Сотников и, улыбаясь, пошел вдоль забора, из-под которого выглядывал куст бузины. Он намеренно задел плечом одну ветку, и на пыльную гимнастерку его упали несколько капель росы, сверкнувших на солнце маленькой радугой.

Он шел все дальше, из одного переулка в другой, и почему-то ему казалось, что он уже ходил здесь когда-то раньше.

Возле колодца он встретил девушку лет шестнадцати, белокурую, в ситцевом розовом платье. Ему захотелось напиться. И, припав к полному ведру сухими, потрескавшимися губами, он стал пить колодезную, показавшуюся необыкновенно вкусной, воду, такую холодную, что от нее ныли зубы.

— Что это за город? — спросил он у девушки.

— Рамонь, — певуче сказала она.

И вдруг от этого незнакомого слова все заликовало в солдатской душе.

— Рамонь — хрустально звенели над ним жаворонки. Тонкой дразнящей рамонью пахли цветы в палисадниках, и даже трава у колодца была шелковистая, словно слово рамонь…

Девушка достала из колодца еще ведро и, ловко перехватив его в левую руку, пошла домой, быстро мелькая бронзовыми от загара ногами и все оглядываясь на удивительного, невесть чему улыбающегося солдата. Он смотрел ей вслед, видел, как расплескивается вода из ее полного ведра и как отрываются от него голубые, розовые, золотистые искорки капель.

В рощу, к месту привала полка, Сотников вернулся часа через полтора. Каша в котелке давно уже остыла, и Хабибулин сыто дремал, прислонившись к дереву. Взглянув на Сотникова, обычно замкнутого, молчаливого, он, видимо, заметил в нем какую-то перемену и спросил:

— Что такое? Знакомого видел?

— Да, — засмеялся Сотников, — видел.

Вечером по холодку полк пошел дальше. Когда вышли на мост, Сотников еще раз оглянулся на город, унося его в сердце.

После, уже на позициях, в глинистых тесных блиндажах, ночью, в короткие минуты затишья он не переставал думать об этом городке. Он твердо решил, что после войны переедет туда с семьей. Будет работать. Жить они будут в том домике с голубыми наличниками, возле которого растут мальвы… Нет, пожалуй, этот дом далеко от воды, лучше в другом, поближе к тому колодцу. Надо же, чтобы и детишкам было близко ходить в школу.

Он думал об этом со всеми житейскими подробностями, до мелочи, как будто все решено и все совершенно ясно. Еще не зная, как следует, что это за город, он уже полюбил его и думал, какие у него будут соседи, и какие цветы будут расти в палисаднике, и как будет пахнуть укропом в огороде за домиком.

В сентябре его ранило. В бессознательном состоянии Сотникова отправили на перевязочный пункт. Потом он попал на лечение в тамбовский госпиталь и там уже получил открытку, что жена его, Екатерина Ивановна Сотникова с двумя детьми, эвакуированная из Чернигова, живет теперь в городе Котельниче Кировской области. Он очень обрадовался этой казенной открытке и немедленно написал жене большое взволнованное письмо. Писал он о том, как тяжела для него была неизвестность и какие сомнения порой обуревали его. Но теперь все хорошо. Когда гитлеровцы будут разбиты и кончится эта война, они — Катя, дети и он — вновь соберутся все вместе и будут жить в городе Рамонь. Он с наивной восторженностью мечтателя рисовал им этот маленький город, в котором суждено возродиться их счастью.

В середине января Сотников выписался из госпиталя и опять получил назначение на фронт, но уже в другую, стрелковую часть, потому что его полк перешел на новый участок.

Возвращаться пришлось опять по той же дороге. Он подгадал так, чтобы попасть в Рамонь перед вечером и заночевать там, в городе, ставшем его мечтой. На попутных грузовиках Сотников добрался до того места, где нужно было свернуть с шоссе на проселок, и оставшиеся восемь километров до города прошел пешком.

Было снежно и холодно. Вдоль дороги стояли застывшие березы. Город еще издали показался ему безлюдным и хмурым. Ни одного дымка не поднималось над крышами. Когда же вошел он в улицы, то увидел холодные, пустые дома с выбитыми стеклами, сорванную и нелепо болтавшуюся вывеску парикмахерской, разбитый желтый киоск, в котором когда-то продавали квас. На крылечках всюду лежал пухлый, нетронутый снег. Переулки тоже были завалены снегом так, словно здесь никто не ходил. Только по главной улице тянулась наезженная дорога. И он пошел по этой дороге. В центре города, возле будки, стоял пожилой регулировщик. Широкоскулое, заросшее бурой щетиной мордовское лицо его было хмурым и неприветливым.

— Это что же? — глухо спросил Сотников и указал на развалины ближнего дома.

— Осенью разбомбили, — ответил регулировщик.

Он рассказал, что осенью самолеты противника часто налетали на маленький город, почти незащищенный, и сбрасывали бомбы на мирные улицы.

— Жители, конечно, ушли, — сказал регулировщик, — чего им здесь делать?

— Это верно, — согласился Сотников.