Советский военный рассказ

Теперь, когда отшумела война в украинских степях, можно, конечно, выдать секрет партизанской неуловимости. Танкисты Шамрихи завели себе крепких друзей среди местного населения, и, когда эсэсовский отряд и полевая полиция окружали село, партизаны и не думали бежать или прятаться, а оставались там же, где были, и занимались кто слесарным делом, кто чеботарством, кто какой-нибудь другой мирной работенкой. Они пережидали, пока облава кончалась и округа приходила в себя. Потом доставали из укромных мест шлемы и оружие, прощались со своими друзьями, в которых у них не было недостатка, уходили подальше, и опять по степи, по занесенным снегом деревням из уст в уста передавались вести о появлении советских частей, о внезапных налетах, пожарах, взрывах, казнях предателей. Вести эти, как живой водой, обрызгивали людей, укрепляли их веру в скорый возврат Красной Армии, заставляли фашистских тыловых крыс трястись день и ночь за семью запорами.

Действовали в этих краях и другие партизанские отряды.

Напуганные оккупационные власти и их работу приписывали неуловимым танкистам.

Знамя танкисты хранили как зеницу ока. Оно как бы сплачивало эту горстку солдат, связывало их с родной армией, сражавшейся за сотни километров от них. Но однажды они допустили оплошность. Они рассказали кое-кому из селян об этом Знамени. Неведомым путем эта весть доползла до оккупантов. В комендатурах смекнули, что «неуловимая десантная часть в танкистских шлемах» имеет какую-то связь с этим Знаменем. За захваченное военное Знамя у гитлеровцев полагались железный крест первой степени, повышение в следующий чин и месячный отпуск. Все это подтолкнуло гитлеровцев начать бешеные поиски.

После многих облав, допросов фашистскому коменданту в местечке Решетиловка удалось напасть на след. Ночью эсэсовцы выследили Василия Шамриху, возвращавшегося из степи с операции. Вместе с ним были арестованы Шаповален-ко, Якута, Лысенко. Их привели в местечко, раздели донага, всю одежду вспороли, изрезали, искромсали на клочки. Знамени не нашлось. Тогда их стали пытать. Для этого комендант выдумал такой способ: воинов голыми привязали на улице к-столбам и начали обливать холодной водой.

Был январь, со степи дул острый северный ветер, от мороза трещал лед в колодезном срубе.

— Где Знамя? — спрашивали эсэсовцы. Ледяные панцири постепенно покрывали посиневшие, немеющие тела. Эсэсовцы лили и лили воду. Заживо танкисты превращались в ледяные статуи.

— Скажите, где Знамя, — отогреем, вылечим, в водке купаться будете! — требовал через переводчика комендант.

— Не скажу! Не коснуться вам его вашими погаными руками! — хрипел Шамриха почерневшим ртом.

Он жил дольше всех и, как рассказывали потом женщины, видевшие его казнь, уже из ледяного панциря сулил Гитлеру и всем фашистам еще более страшную смерть.

Так и обледенели заживо четыре танкиста, ничего не сказав. А Знамя в это время находилось в подкладке тужурки бойца Ожёрелова. Вместе с Насоновым, Яковлевым и Савельевым он сидел в избе своего верного друга крестьянина села Попивка, коммуниста Павла Трофимовича Белогруда, и обсуждали они, как в новой, усложнившейся обстановке, когда их непрерывно ищут и каждому из них грозит арест, сберечь полковую святыню.

Решено было, что танкисты уйдут партизанить в дальние районы Полтавщины, а Знамя оставят пока на хранение Павлу Трофимовичу. Вечером Павел Трофимович собрал семью. Захлопнули на болты ставни, закрыли двери на крючок, на засов, на щеколду. Колхозник развернул Знамя и показал его семье:

— Все бачилы? Ну, ось. Розумиете, що це таке?

Потом велел он жене и дочери Марийке аккуратно сложить Знамя и зашить в сатиновую наволочку. Сам он обстрогал фанерку, положил на нее сверток со Знаменем и приколотил фанерку снизу к сиденью дубовой скамьи в красном углу хаты.

— Як що зо мною щось трепиться, кажен з вас, кто залышиться живый, хоронить цей прапор свято и непорушно, доки наше вийско не вернеться у Попивку. А як прийдуть— передайте цей прапор самому бильшому з военных…

И сказал он еще, что если кого-нибудь из них будут пытать, пусть даст он вырвать язык, очи выколоть, душу вынуть, но ничего про Знамя не говорить.

Старому Белогруду первому в семье пришлось выполнить этот свой завет. В тяжелых муках умерли, так ни слова и не сказав о Знамени, лейтенант Василий Шамриха и его товарищи. Но гитлеровцы дознались стороной, что погибшие партизаны иногда гостевали в Попивке у Белогрудов и у других крестьян. Летучий отряд полевой жандармерии схватил Павла Трофимовича, брата его Андрия Трофимовича и еще одиннадцать попивских граждан и отвез их в великокрынковскую тюрьму. Когда старому Белогруду вязали на спине руки, он успел шепнуть Ульяне Михайловне:

— Шо б зи мною ни тралилось, про тэ ни гу-гу… Бережите тэ як зеницю ока!