Советско-финский плен 1939-1944

Но в октябре 1943 года НКВД СССР и УПВИ НКВД СССР отправили наркомам внутренних дел союзных и автономных республик и начальникам Управления НКВД краев директиву № 489 «Об агентурной работе среди военнопленных», в которой агентурная работа среди пленных признавалась неудовлетворительной. В этом документе, в частности, отмечалось, что работа среди военнопленных, несмотря на неограниченные возможности, не была налажена в должной степени. Руководство НКВД указывало на следующие недостатки: оперативные отделы лагерей не выявляют среди пленных лиц, которые могут быть использованы для выполнения «агентурно-политических заданий крупного государственного масштаба»; несоблюдение конспирации и привлечение агентов, завербованных для выполнения конкретных задач в будущем, к внутрилагерной работе; темпы вербовочной работы не отвечали требованиям задач и обстановки. Отмечалось, что при вербовке и работе с агентами не учитывались особенности психологии военнопленных, такие как оппозиционные настроения некоторых пленных. Сотрудникам оперативных лагерей рекомендовалось использовать и материальную заинтересованность, и такие обстоятельства, как нахождение в плену близких родственников (отцов, сыновей, братьев).

Руководство НКВД резюмировало, что вербовка агентов из числа военнопленных требовала иного подхода, чем «вербовка агентуры из советской среды»[238]. Кроме того, в директиве отмечалось, что обязательства агентов часто носят формальный и примитивный характер и ничем не связывают их с органами НКВД в будущем. В связи с этим от сотрудников оперативных отделов настоятельно требовали точно оформлять вербовочные обязательства агентов.

Вышеперечисленные недостатки, по мнению руководства Наркомата внутренних дел, приводили к провалу агентуры и внедрению в нее сотрудников разведорганов противника.

В результате сложившейся ситуации возникла необходимость кардинальной перестройки агентурной работы с военнопленными. Конечной целью должно было стать создание агентурой сети среди пленных и внедрение «этой агентуры во все каналы политико-экономической жизни страны, в ее учреждения, военный аппарат, армию, промышленность, органы разведки и т. д.».

Информацию обо всех представляющих интерес военнопленных офицерах и специалистах и т. п. предписывалось немедленно доводить до сведения УПВИ НКВД СССР. В случае необходимости таких военнопленных срочно переводили в Москву или направляли «в оперативный лагерь» для «проведения с ними работы Оперативно-чекистским отделом УПВИ НКВД СССР».

Однако среди финских военнопленных таких людей почти не было. Это с сожалением отмечает начальник УНКВД по Вологодской области полковник госбезопасности Свиридов. В распоряжении, адресованном начальнику оперативного отдела Череповецкого лагеря майору госбезопасности Ленькину, он высказывал предположение, что финны стремятся скрыть свое прошлое, общественное положение, работу в государственных, административных, политических, военных (особенно в разведывательных и контрразведывательных) органах, связи в Финляндии и в других странах мира. Однако некоторые положения распоряжения Свиридова противоречат друг другу. С одной стороны, руководство УНКВД из отчетов администрации безусловно имело полные данные о социальном статусе содержавшихся в Череповецком лагере финских военнопленных и знало, что он невысок. Соответственно вряд ли эти пленные могли иметь серьезные, представляющие оперативный интерес связи в Финляндии и за ее пределами. С другой стороны, отмечалось, что развитое национальное самосознание ограничивает их использование в качестве агентуры. Но на распоряжение из Москвы, надо было немедленно реагировать и проявлять хотя бы видимость работы. Так родилось расплывчатое и лишенное всякой конкретики распоряжение: «настойчиво добиваться путем выполнения даваемых заданий, выявляя этим путем рабочие качества и перспективность использования каждого агента в будущем». При этом не рекомендовалось раскрывать агенту планы в отношении него на послевоенный период.

Анализируя данный документ, можно в очередной раз убедиться в том, что он представляет собой «адаптацию» документа, посвященного всем иностранным военнопленным, к «финской действительности». Как мы знаем, упомянутую уже директиву № 489 «Об агентурной работе среди военнопленных» разработали в большей степени для немецких военнопленных, среди которых было немало генералов и старших офицеров, занимавших высокое положение в Третьем рейхе и имевших связи с политической и экономической элитой страны, а соответственно представлявших большой агентурный и оперативный интерес в будущем. Среди финских военнопленных не было ни одного человека, который бы подходил под указанные в директиве критерии для послевоенного использования агентов.