–Ну, вы же согнали янки с небес на землю. Они теперь и летают меньше, и к земле жмутся.
– Но и они загнали нас в это болото и головы поднять не дают. – Рузаев с отвращением раздавил очередного летающего кровососа.
– Грех вам жаловаться, – усмехнулся Шульц, – сколько вы их уже настреляли? Штук двадцать?
– Семнадцать, – скромно поправил Рузаев.
– А сами без единой царапины. Если бы вы знали, как я в начале войны в этих самых джунглях мордой в болоте лежал!
– Во время войны я столько раз мордой в болото падал, что и не сосчитать! Как начинается налет, так и ныряешь.
– В Отечественную и я по болотам ползал, – усмехнулся Шульц, – да не о той войне речь. Меня этой весной янки на тропе Хо-Ши-Мина так причесали, что мало не показалось.
Рузаев задумался.
– А они над тропой все еще летают?
– Летают, но реже.
– Я вот что думаю. Оборона у нас налажена, противник пуганый. Давайте возьмем один комплекс и перебросим его прямо на тропу? Поохотимся из засады.
– Да вы что! – удивился Шульц. – Нельзя ослаблять оборону.
– А я думаю, можно. Останутся соседи. Янки напуганы. За два дня ничего принципиально нового придумать не успеют. А мы за двое суток обернемся. Зато они и над дикими районами летать побояться.
– Поохотиться думаете? А здесь дичи мало?
– Здесь не охота и не дичь. Здесь опытный враг, научившийся воевать. На один сбитый самолет мы уже тратим по пятнадцать ракет. Перебазируемся ежесуточно, а сбиваем раз в два дня. Надо учиться новой тактике
– Надо, – Шульц кивнул.
– Вот и будем учиться.
– Добро. Действуйте. Я договорюсь с вьетнамским командованием.
Они помолчали. Вокруг суетились вьетнамцы, оборудуя последние элементы позиции. Рузаев не вмешивался, зная, что вьетнамцы мастера маскировки и все сделают наилучшим образом.
– А все же в Отечественную войну было сложнее, – нарушил молчание Шульц.
– Да, – Рузаев кивнул, – противник намного сильнее и злее.
– Ох, как нас в сорок втором под Москвой били!
– А нас под Керчью.
– А нас потом в Сталинграде!
– И нас под Сталинградом!
Рузаев и Шульц переглянулись.
– А у вас дети есть? – неожиданно поинтересовался Шульц.
– Есть. Две дочки в школе учатся, одна уже в десятом классе. Жена Настюша дома ждет. Вот.
Рузаев достал фотографию, завернутую в целлофан, и нежно разгладил ее на колене.
– Красивая, – Шульц посмотрел на фото и вздохнул, – и дочки замечательные. А я вот не женат.
– Не страшно, вернетесь домой и женитесь.
Рузаев любовно посмотрел на фотографию.
– Вряд ли женюсь. Старый уже, – усмехнулся Шульц.
– Найдете себе красавицу и умницу.
– Такую?
– Нет, такую уже не найдете. Эта уже моя, – Рузаев аккуратно убрал фотографию, – она такая единственная и неповторимая. Замечательная!
– Вы счастливый человек, – заметил Шульц.
–Счастливый. А знаете почему? Мне есть за что воевать и есть о ком заботиться.
Они бы посидели еще немного, пользуясь редкими минутами затишья и глядя на хлопоты вьетнамцев. Но разверзлись хляби небесные, и хлынул дождь. До сухого курортного сезона еще далеко.
То, что затевается особенная операция, понимали все, от командования до рядовых. Рузаев, Кашечкин, специально сопровождавшие комплекс Шульц и полковник Тхи Лан закрылись в кабине управления и не выходили оттуда. Они совещались. Как только стемнело, дивизион быстро снялся с позиции и всю ночь ускоренным маршем двигался по узким кривым тропам под гигантским пологом дождевого леса. Только под утро они свернули на заранее расчищенную позицию и стали разворачиваться.
Недалеко от них, за стеной леса, пролегала одна из главных транспортных артерий этой страны, тропа Хо-Ши-Мина. По ней днем и ночью шли машины с оружием для измученной войной страны.
Американцы люто ненавидели ее и всеми силами пытались прекратить движение. Но разве американский пограничник остановит вьетнамского «челнока»?
Основной тракт состоял из множества дорог, троп и тропиночек. Авиация бомбила их, но на месте уничтоженного тут же возникал новый путь и новый склад.
Комплекс не успели еще и наполовину развернуть, как взвыла сирена воздушной тревоги. Вьетнамские солдаты мгновенно забросали ветками открытые части установки и исчезли в укрытиях. Даже с земли позиция просматривалась весьма смутно, а уж о том, чтобы увидеть ее с воздуха, не было и речи.
– Летит, охотничек! – Шульц прислушался к далекому гулу мотора.
Ровный звук прервался треском пулеметов, затем раздались выстрелы пушки. Грохнуло эхо далеких взрывов.
– Кого-то накрыл, – злобно откомментировал Шульц.
– Одну машину. Стрелял мало, – пояснил Тхи Лан.
– Часто они так летают? – спросил Кашечкин.
– Два-три раза в день, – кивнул Тхи Лан.
– А людей много гибнет?
– Много.
– Пора это прекратить, – заметил Рузаев.
– Пора, – отозвался Тхи Лан, – если прекратятся налеты охотников, партизаны ни одного американца из леса живым не выпустят. Янки сами ничего не могут. За них авиация воюет.
Гул самолета постепенно стих, и Рузаев встал было, собираясь подать команду отбоя, но Шульц жестом остановил его.
– Он сейчас вернется. Это переделанный транспортник, он долго летать может.