Советы молодому ученому

Успех порой оказывает скверное воздействие на молодых ученых. Совершенно внезапно выясняется, что работа других – либо малоинтересная и вторичная, либо выполняется некомпетентно, и молодой ученый начинает требовать, чтобы ему «позволили проверить все самому». Разумеется, на следующем собрании группы он представит подробный доклад. Да, он уже выступал с докладом на прошлом заседании, но многое успело измениться и огромному количеству людей наверняка не терпится узнать о последних подвижках в проекте.

Старомодный способ избавить кого-либо от излишней самоуверенности заключался в том, чтобы как следует огреть нахала по голове надутым мочевым пузырем свиньи; нечто подобное необходимо сделать и сегодня, административными мерами, прежде чем молодой ученый испортит впечатление о себе в глазах тех, кому он нравится и кто желает ему добра.

Блестящие молодые ученые

Пока ученый молод – и демонстрирует вдобавок несомненный дар к исследованиям, – коллеги стараются проявлять терпимость и могут даже гордиться тем, как бесподобно он обрабатывает данные, как его бритвенно-острый интеллект отыскивает связи и устанавливает соответствия между фактами, зафиксированными разве что в «Трудах Национальной академии наук» какой-нибудь банановой республики или в давнишнем выпуске «Гросер энд фишмонгер»[67]

.

Амбиции

Их принято считать мотивирующей силой, благодаря которой и делаются дела, так что амбиции и амбициозность далеко не всегда представляют собой смертный грех, но избыток амбициозности еще никому пользы не приносил. Амбициозный молодой ученый отличается тем, что у него нет свободного времени ни на кого и ни на что, не связанное напрямую с его собственной работой. Семинары и лекции, не относящиеся напрямую к этой работе, попросту игнорируются, а от людей, желающих обсудить услышанное на этих лекциях, такой ученый отмахивается как от надоедливых зануд. Амбиции же заставляют его проявлять вежливость на грани подобострастия по отношению к тем, кто, как он считает, может ему помочь, – и вести себя крайне грубо с теми, от кого «нет никакого толка». Один молодой оксфордский специалист однажды сказал мне: «Надеюсь, нам не придется с ним возиться»; он имел в виду милого и любезного старичка с любительским интересом к науке, обедавшего с нами в тот день в столовой колледжа. Что ж, надежда этого специалиста оправдалась; такие истории происходят повсеместно, и они показательны, как характеристики конкретного умственного состояния.

Когда становишься старше

Подобно всем прочим человеческим существам, молодой ученый со временем обретает зрелость и, быть может, думает так по истечении очередной прожитой декады лет: «Что ж, вот мне и стукнуло столько-то. Было забавно, согласен, а теперь остается лишь с достоинством прожить отведенный мне срок и надеяться, что хоть какие-то мои свершения меня переживут».

Этакие мрачные мысли, нужно отметить, посещают ученых чаще, нежели большинство обычных людей. Ни один дееспособный ученый не считает себя дряхлым старцем и, если позволяют здоровье, пенсионное законодательство и удача, продолжает наслаждаться главной привилегией молодых ученых – то есть чувствует себя заново родившимся каждое утро. Эта заразительная бодрость духа была присуща целому поколению американских биологов, чьими стараниями, казалось, были временно опровергнуты законы мироздания, утверждающие неизбежность старения: речь о Пейтоне Роусе (1879–1970), Дж. Г. Паркере (1864–1955), Россе Д. Харрисоне (1870–1959), Э. Дж. Конклине (1863–1952) и Чарльзе Б. Хаггинсе (1901–1997).

Вопрос о том, какие именно мыслительные функции приходят в упадок быстрее всего с возрастом, по-прежнему остается открытым. Само собой напрашивается предположение, что первым страдает творчество. Обычно в пример обратного приводят престарелого Верди, сочинившего «Фальстафа» в восемьдесят лет, да и картины зрелого Тициана опровергают данное мнение. Ошибочно заявлять, будто «исследования – удел молодых», и не стоит думать, что награды достаются преимущественно молодым. В своей работе «Научная элита», посвященной американским нобелевским лауреатам, Гарриет Цукерман показала, что применительно к поколению, «подверженному риску», как говорят страховщики (в данном случае – риску внести вклад в науку), будущие лауреаты делали свои открытия, обеспечившие им награду, обыкновенно в ранней зрелости.

Мне стыдно признаваться в этом, но, когда я слышу о пожилых ученых, перед моим мысленным взором встает следующая картина: собрание седовласых старцев, непоколебимо уверенных в своей правоте и изрекающих непреложные пророчества относительно будущего науки, причем с идеями, как выражаются философы, «внутренне ложными»[68].