Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

В ночь на 9-ое, с Павелецкого — в Тамбов, на областную предсъездовскую партконференцию. Вернулся сегодня в 5. 30 утра, тоже поездом. Сама партконференция в пятницу и в субботу. Доклад скучноватый, слишком фактологический, порохоподобный и нарочито самокритичный. Но зато — прения. Горбачевское начало раскрепостило людей. Конечно, они готовились, конечно, они еще не научились говорить без бумажки. Но это уже совсем не то, что я слышал 5 лет назад в Рязани. Вырвалась наружу и смелость, и желание исправить, и осознать, и готовность покончить с безобразиями, и личное, как общественное. А многие — просто на уровне настоящего интеллигентского разговора, с анализом, с идеями и все — без оглядки на то, что скажет (или подумает) то или иное начальство: от души, но не для острого словца, не чтоб покрасоваться смелостью и откровенностью. Вот как быстро начинает сказываться горбачевская эра. И какие люди! Коммунисты…, возрождается звание коммуниста, им начинают дорожить… Доярка… все у нее есть, достижения, удои, прибавки, слава и проч. А она говорила о реформе школы и о том, как приучает ребят у себя на ферме соединять учебу с трудом… и как надо это делать… или «обобщает опыт», сама, молоденькая деревенская девка. И вообще, женщины среди выступавших выглядели сильнее, искреннее, задиристее.

Я понимал, что мне нельзя не выступить. Посажен был рядом с председательствующим. Всюду меня пропускают вперед, всем видно, что я «главный» (несмотря на то, что в составе делегации на конференцию — министры и проч. тоже из Москвы). Кстати, я не очень себе уяснил, что «я главный», когда Разумов (первый зам. оргпартотдела) звонил мне: тебя, мол, посылают в Тамбов. Но, видимо, Подольскому было это сказано, что я не только зам. зав. Отдела, но и кандидат в члены ЦК и, прежде всего, в этом качестве к ним послан. И когда председательствующий назвал меня для выступления, упоминание о моих «регалиях» вызвало шорох. Ибо я, собственно, единственный из 800 участников конференции был «из состава ЦК».

В ночь перед выступлением волновался… (впрочем, не то слово). Я никак не мог определиться — о чем же говорить мне, международнику, в этой среде, людям, которые заняты жизненными, практическими, конкретными делами и так по-новому и квалифицированно говорят о своем деле. В уме набросал вечером хоть какую-то «связь» с уже сказанным на этой трибуне.

Но как всегда, с фронта еще, — когда уже совсем «вступаешь в дело» и обратной дороги нет, наступает холодное спокойствие, все нервы умолкают и — полное владение собой, свободное и на вид уверенное. Рассчитывал минут на 12–15, проговорил — 22 минуты. Слушали замерев. Но это не очень показательно: провинциальная публика доброжелательная и благодарная. Более верный показатель — собственно ощущения, что «контакт с аудиторией» возник сразу и сохранился до конца.

Потом Пленум обкома. И поскольку по закрытии конференции, партийная власть в области «исчезла» и я оказался самым старшим (из ЦК!), то, по подсказке Афанасьева, я и проводил этот Пленум. Избрали Подольского, секретарей, членов бюро. И опять же, заправски, будто для меня это дело привычно… Но если б не выступил на конференции, такого «нахальства» в душе бы не было — моральное право отсутствовало «определять» руководство для 100 000 парторганизации.

Лев Михайлович (второй секретарь) организовал было поездку в Мичуринск (сразу после конференции): посетить музей Мичурина и А. Герасимова и там сесть в московский поезд. Я загорелся было, но в очередной перерыв он подошел и говорит: «первый сам хочет с вами поехать, я — по швам». В ответ я отказался вообще — не только потому, что с Львом Михайловичем мне было бы интересно, а с Евгением Михайловичем — первым, — скучно и натянуто, но и потому, что же это я за персона, чтоб меня сопровождал сам первый секретарь, да еще сразу же после таких напряженных для него дней! И на последующие уговоры Подольского не поддался. Но он от меня не отстал (а как я хотел один, только вдвоем с Левой Ониковым) просто побродить в оставшиеся до поезда часы по Тамбову! Пришлось гулять вместе с первым… Бродили по улицам, зашли в магазины, вышли на набережную Уны. Красиво, ухожено. Мимо дворца купца Асеева — поставщика шинельного сукна для армии Его Императорского Величества…

Потом поезд. Почти пустой «СВ». Долгие разговоры с Ониковым… о прошлом партии, о причинах безобразий, об «упадке» русского начала в деятельности «общесоюзной» партии (вторые секретари, да не те…), о Б. Н.'е и его «истории партии», о Сталине, о Яковлеве, о своих коллегах и о том, что будет с аппаратом ЦК после съезда, о «логике» аппаратных передвижений и т. д. и т. п. Он очень интересен, и очень осведомлен, и глубоко думает, этот обрусевший идейный армянин.

13 января 1986 г.