Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

Вот ведь как: мы тут принимаем одно решение за другим, а ничего не меняется. Потому что партия держит у себя все: от встречи с Рейганом до хомутов и картошки. А это очень плохо сказалось в прошлом и продолжает сказываться не только на хозяйстве, но и на идеологии, на духовной сфере.

Везде нам предстоит возродить ленинскую концепцию партии в новых условиях. Роль партии усложняется: теорию разрабатывать, политику формулировать, обеспечивать идеологию перестройки, иметь кадровую политику, перестроечную национальную политику. Огромная масса дел!

Очень важный этап: переход от одного состояния в другое. Мы уже почувствовали: там, где партия начинает отходить от хозяйственно-административных дел, ослабляется все остальное. Потому что привыкли, потому что не умеют и не хотят отвечать за свое дело. Это мы почувствовали везде. Многое, впрочем, идет от того, что мы сами еще не осмыслили этого перехода. Необычайно сложный этап предстоит. И вместе с тем весь социализм, весь образ жизни надо осмыслить по-новому. Если мы не осмыслим роль партии, все будет трещать.

Партия нового этапа на новом этапе. Вот почему очень серьезно надо подготовиться к конференции и основательно посоветоваться с Лениным.

… Об анонимках. Надо кончать с этим. В условиях гласности это бессмысленно и нелепо. В ЦК из всех писем, которые поступили, 6 % — анонимные, но подтверждение нашли только 2 %.

Кое-кто высказал сомнение. Но Горбачев ядовито осмеял эти сомнения. Впервые по письмам трудящихся на Политбюро был поставлен вопрос о ликвидации имени Брежнева на объектах.

1987 год — пик перестройки

Если прибегнуть к кантовскому понятию «феноменальный мир» или шопенгауровскому — «мир как представление», то можно признать, что в этом смысле она шла на подъем. Гласность мощно заявила о себе уже как «свобода слова», все больше отрывалась от понимания ее как идеологического инструмента КПСС. Она создавала совершенно новую атмосферу в обществе, все больше откликаясь на столько лет подавлявшуюся потребность его в правде и честности на линии «власть — народ».

Но под спудом, в «вещах самих по себе» (если опять по Канту) шли процессы, плохо осознаваемые «перестроечным разумом» и все меньше поддающиеся его воздействию.

Горбачев, отодвигая по сути (не по форме) марксистско-ленинские догмы, демонстрировал выдающиеся аналитические и познавательные способности, все откровеннее указывал на то, куда нас завел «реальный социализм». В этом «томе» приведены его глубокие, блестящие по ораторскому мастерству и совершенно искренние выступления. Правда, он еще был полон оптимизма в отношении начатых реформ и всячески стремился внедрить его в «сознание партии и масс». Однако впервые в этом году стали проклевываться у него сомнения в успехе. Их он доверял лишь самым близким в своем окружении. Не было уверенности, туда ли «влечет нас неведомая сила».

Посвященный кадровой политике знаменитый январский Пленум ЦК, на котором впервые после Ленина было сказано о виновности самой партии и ее ЦК за произошедшее в стране, за ее кризисное состояние не дал нужных перестройке результатов. А Горбачев связывал с ним очень большие надежды. Партия и впредь не обнаружила ни желания, ни способности выполнять роль авангарда преобразований. (Много позже Горбачев признал, что она, по самой своей природе, не годилась для этого). Он придумал выход: через Всесоюзную партийную конференцию лишить КПСС властных государственных функций и возродить полновластие Советов, ликвидированное Сталиным в 20-х годах. (Оно все-таки существовало после Революции, хотя и контролируемых партией рамках).

По той же причине — отсутствие «субъекта» преобразований, преданных перестройке и умелых кадров — не удалась впоследствии и попытка искоренить последствия насильственной сталинской коллективизации, вернуть деревне роль кормилицы страны.

1987 год дал очевидные доказательства сопротивления перестройке. Это было пока еще «сопротивление материала», а не политико-идеологическая оппозиция: признаки разочарования в народе («мы ничего не получали, перестройка видна только в Центре» и т. п.), а значит и нарастание апатии, главное же — пассивность, бездарность, сталинистская зачумленность, непрофессионализм и нежелание работать по-новому тех, кто должен был, по замыслу Горбачева, проявить себя как «прорабы перестройки» на деле.

Когорта ее «отцов-основателей» постепенно рассыпается. Они более-менее еще сходились в описании «текущего момента», но в готовности говорить правду народу, в оценке существующего строя, который они хотели «улучшать», а также по конкретным мерам «что делать», все заметнее расходились. Их дискуссии все чаще обнаруживали принципиальные разногласия. В составе высшего руководства рядом с Горбачевым по-настоящему остаются лишь Яковлев, Шеварднадзе и Рыжков (позже к ним прибавился Медведева).