В «Московских новостях» открытое письмо Горбачеву от Ульянова, Бакланова, Гельмана, Климова, Сагдеева, Гранина. Новый жанр. Письма Сталину и дорогому Никите Сергеевичу, а также Леониду Ильичу мы знаем. А это — позиция и требование. Напоминают, между прочим, что в те времена тех на руководящих постах всех степеней, кто проводил линию партии тяп-ляп, против собственных убеждений, с натугой, только по обязанности, — убирали, а то и расстреливали. А при перестройке таких терпим в подавляющем большинстве.
Сегодня в газетах — списки кандидатов в народные депутаты от КПСС. Там моя фамилия. Для меня было большой неожиданностью увидеть себя в «предложениях», которые раздавались при регистрации участникам Пленума ЦК. Единственный из помощников Генсека — в этой сотне гарантированных кандидатов. На это обратили внимание. Более того — единственный из аппарата ЦК.
Это — подарок М. С., поощрение, награда… или как угодно. Потому что, как я могу реализовывать свое депутатство? Ни избирательного округа, ни избирателей, перед которыми ответственен, ни платформы для своих избирателей. Практически депутатские обязанности совпадают с обязанностями пассивного члена ЦК или даже просто коммуниста.
А М. С. придает этому значение. Дважды поздравлял меня. При мне «расписывал» по телефону Раисе Максимовне: мы, мол, Анатолия Сергеевича кандидатом сегодня сделали… Вот он передо мной стоит.
Я же не догадался даже поблагодарить и искренне не понимаю, зачем это мне. И ничего не испытываю, кроме какого-то неудобства, усиливаемого ощущением, что «100» назначенных Пленумом депутатов — это рудимент прошлого и я-то уж в качестве депутата — тем более.
В поте лица несколько дней, отозванный из отпуска, сочинял «трактат» для встречи М. С. с трехсторонней комиссией (Киссинджер, Жискар, Накасона, Рокфеллер), 40 страниц плюс справки. Самому нравится. Интересно, как он этим воспользуется.
На днях вечером был почти двухчасовой разговор с М. С. вдвоем. Ему явно хотелось просто пообщаться.
Спрашивает:
— Читал «Ленин в Цюрихе» Солженицына?
— Нет!
— А я вот прочел. Сильнейшая штука. Злобная, но талантливая.
И потом (непередаваемо на бумаге) ходил по кабинету, останавливался, жестикулировал, садился на стул, съежившись, согнувшись, изображая солженицынского Ленина. 47 лет… и ничего еще не сделано! Нервного, желчного… Со всеми — на раскол. Никого близко не подпускает. Инесса. Слушай: любовь настоящая показана. с 1908 по 1920 годы! Шутка! Помнишь Ульянова в шатровской «А дальше, а дальше»?…) к ее грудям прилипает. Тогда показалось кощунством. А сейчас прочел. А что? По-человечески. Вообще-то кого угодно из героя и великого можно показать обыкновенным. Но тут не карикатура. Ленина узнаешь.
Хотя (тут я встрял): одно и то же можно показать со знаком плюс и можно — со знаком минус.
— Да, да, — поддержал М. С. То, что для нас казалось хрестоматией, можно, оказывается, и с другого угла показать. И не будет враньем. Сильная вещь! Но Ленин в ней — разрушитель. И один против всех.
М. С. «изображал» его долго, артистично, эмоционально. Видно было, очень глубоко его задело.
Я потом пытался анализировать. Думаю, вот что. Он и раньше, всегда, восхищаясь Лениным, апеллируя к нему, все время держал его под рукой — не иконизировал. Главное качество видел в том, что тот был готов и мог не считаться ни с какими догмами — ради дела, ради успеха данной, реальной, конкретной революции.
А теперь он увидел еще и другое ленинское качество: он не считался с Россией. Россия для него была таким же полигоном для «дела», каким была бы Германия, США (куда он собирался с отчаяния уехать) и та же Швейцария, где он науськивал на революцию в 1916 году своих швейцарских подручных, не считаясь с очевидной нелепостью самой постановки вопроса о революции в Швейцарии.
Не случайно М. С. заговорил о спекуляциях, которые одно время пошли было гулять (и Шагинян «по простоте» занялась этим) — о еврейских предках Ленина. У Солженицына: «одна четверть русской крови»! Я, говорит, узнав об этом, потребовал все эти «данные» и спрятал в дальний сейф.
— На людей это ох, как действует, — сказал М. С.
Несколько раз повторял: «одна четверть русской крови»., стал вспоминать о еврейско-шведской ветви Ленина, с другой стороны — калмыцкой.