Совок – 12

Точно такие же бирки, но с фамилией и весом, обычно вешают на новорождённых в роддомах. Как и на большой палец ноги, охладевшего к мирской суете, жмура в морге. Но уже без указания веса. Ибо один хер, все одно отнесут на третий день и закопают.

Но от этого клейма веяло гораздо большим оптимизмом и самой живейшей радостью. Поскольку на нём был указан новый адрес старшего лейтенанта Гриненко.

— Я от Боровиковой сразу в ихнюю ЖэКэУ метнулся, чтобы побыстрее ключи забрать! Это она так мне посоветовала! А там дали ключи и сказали, что я теперь могу заселяться в любое время! Хоть ночью, хоть прямо сейчас! — пояснил мне непривычно словоохотливый опер, так и не дождавшись от меня нетерпеливых, и уточняющих вопросов касательно столь знаменательного события.

Вспомнив, как когда-то сам безудержно радовался, получив свою первую отдельную квартиру, я демонстративно оживился. И, чтобы не обидеть друга своей философской сдержанностью, постарался выглядеть более заинтересованным.

— Ты к себе в отделение заходил, тебя там не сильно потеряли? — начал я осторожно возвращать боевого товарища из заоблачных грёз, воплотившихся в явь, на грешную каменистую землю.

— А хер его знает! — беззаботно отмахнулся Стас, — Если Тютюнник попробует мне выговорешник влепить, пошлю его на х#й и сразу в другой райотдел уйду! Меня, с моими показателями теперь и с выговором возьмут. В любой РОВД! А он, сука рваная, пусть тогда сам свои висяки раскрывает!

Возражать я не стал, резон в словах моего друга присутствовал. И был тот резон железобетонным. С моей и божьей помощью у старлея показатели в этом году существенно превзошли даже те, которые были у старших оперов областного УВД. У самых матёрых старших оперов. Особенно, если учесть, что те ни разу не гнушаются снимать сливки с районных «земель» уже в виде готовых полуфабрикатов раскрытия. И все начальники, включая генерала, это отлично знают и понимают. Поэтому наличие таких палок у обычного районного опера с реальной «земли», да плюс еще задержание-тире-зачистка всесоюзно известного Толика Воронецкого, это вам не хухры-мухры! Это серьёзный актив и в самом прямом смысле железная индульгенция на многие грехи, и косяки.

Нет, не позволит Виталий Николаевич Захарченко Васе Тютюннику задрочить Стаса. И Дергачев тоже не позволит влепить ему в личное дело взыскание. А уж, тем более, выдавить Гриненко из Октябрьского. Да, спору нет, покричат, да еще херов словесных в спину навтыкают, не без того. Но и только. Тем более, что ордер на новую квартиру, это повод для небольшого разгильдяйства, сам по себе более, чем уважительный! Да еще, если на ТАКУЮ квартиру выдан этот ордер!

А что до Тютюнника, что ж, майор Тютюнник пусть упоённо дрочит в сторонке и скрипит пломбами в своём алчном предпенсионном роте. До полного их истирания. Или до полного сексуального самоудовлетворения. Имеет полное право. Слава создателю, не в каких-то там америках, а в самой свободной стране живём…

Выпроводив одержимого и испив остывшего чая, я даже не притронулся к зуевской выпечке. Стиснув зубы, я вновь, и по-стахановски, взялся за галерные вёсла.

Надо будет всё же посоветоваться с моей любимой начальницей. Сразу же после оперативки посоветоваться. И, если она не узрит в моих казуистических затеях чего-то из ряда вон выпадающего, то завтрашней датой вынесу сразу все три постановления. И со спокойной душой спрячу в дальний угол своего сейфа аж три дела. Ненадолго. Всего лишь до недалёких, но лучших времён. А там по вновь открывшимся обстоятельствам снова их возобновлю. По одному в месяц. Когда отдышусь.

— Ты к Данилину пойдёшь? — не переступая порога, и как-то не очень уверенно поинтересовалась у меня Лидия Андреевна, — Что ему сказать, если спросит про тебя?

— Скажи ему, душа моя, что я тебя люблю! Люблю не только нежно и всем сердцем, но еще беззаветно, и по-корнеевски безмерно! — я с хрустом потянулся, радуясь возможности разогнуть спину, — Хотя нет, не надо, не говори ему ничего. Я всë это ему сам скажу! — делая вид, что передумал, улыбнулся я довольно покрасневшей начальнице, — Ведь мы же с тобой после оперативки еще пообщаемся? Мы же твой сейф еще разок потолкаем? — искательно посмотрел я в глаза, сызнова и уже много ярче зарумянившейся Лидочке.

— Да ну тебя! — расплывшись в улыбке, крутанула задницей в дверном проёме мать-командирша.

И бодро зацокала каблучками в сторону данилинского кабинета по коридору. А я, матерясь самыми последними словами и стеная от ненавистных трудовых перспектив, начал собирать со стола бумажки, и запихивать их в железный ящик. Чтоб он сгорел, сука, этой же ночью…

Когда я подошел к двери учетной группы, а по совместительству еще и приёмной начальника СО, там уже были все. Включая Талгата Расуловича. На общих основаниях, но с печоринской отстранённостью от пошлой обыденности, подпиравшего стену.