Дима Гущин взревел как бык, которого не довели до случки. И рванулся в сторону Вирясова, колбасы, и водки. Ожидая чего-то подобного, мы с Борисом, схватив его с двух сторон, завалили на пол и волоком потащили в мой кабинет.
Митяй вырывался, рыдал и грозился убить Сивого.
Надо было срочно завершать эту вакханалию. Больше всего сейчас я боялся, что в кабинет Зуевой на шум припрется Данилин. Не хотелось мне так жестко подставлять Лиду. Тем более, что должного результата пока еще нет.
Убедившись, что Боря надежно удерживает затихающего Дмитрия, я метнулся к Гриненко. Быстро сдав конвою ничего не понимающего и хмельного Вирясова, мы выставили их всех троих за пределы нашего тупика. И спешно начали приводить кабинет в презентабельный вид.
Стас, собрав в один газетный комок всю закуску и прихватив недопитую бутылку, в экстренном режиме покинул следствие. А я, открыв форточку и дверь, стал проветривать помещение. Распахнуть створки уже заклеенного на зиму окна я не решился, понимая, что такого вандализма мне не простят.
Судя по шуму в основном коридоре следствия, наши забавы все же не остались незамеченными и встревожили коллег. Чтобы народ стихийно не повалил туда, где еще не выветрился праздник, я сам подался навстречу всполошившемуся следственному аппарату. Из приоткрытых дверей основного коридора торчали любопытствующие головы коллег.
Данилин стоял напротив своей приемной, а в мою сторону на разведку уже семенила Тонечка.
— Что ты там опять учинил, Корнеев? — Алексей Константинович смотрел на меня как на самую большую ошибку в своей жизни.
Тонечка остановилась в двух шагах и тоже с любопытством взирала на мою выбившуюся из брюк рубашку.
— Подследственный буянить вздумал, Алексей Константинович. Хорошо, что опера в кабинете были, они и помогли скрутить! — с гордым видом шестиклассника, победившего в драке за гаражами, доложился я майору.
Данилин даже отвечать не стал, просто махнул рукой, повернулся и ушел. Выглядывавший как сурок из своей двери Пичкарев, разочарованно втянулся назад. Алдарова недоверчиво оглядев меня, тоже скрылась за своей дверью.
Надо было возвращаться к себе и как можно быстрее начинать колоть Гущина. Пока из него не выветрилась нужная эмоция. Добравшись до своего тупика, я увидел Зуеву, стоящую в дверном проеме своего кабинета. Я сразу понял, что Лидия Андреевна ждала меня не для того, чтобы сказать мне что-то доброе. Подойдя к ней, я взял ее за руку и буквально затащил в кабинет, в котором еще попахивало водкой.
— Лида, дай мне час и я принесу тебе чистуху по нашей серии! — с убежденностью прожженного греческого афериста из МММ, заверил я свою кипящую начальницу, — Ты только сейчас не отвлекай меня, пожалуйста!
Не дожидаясь ответа, я быстро ушел к себе.
Гущин сидел на полу, привалившись к стене с закрытыми глазами. На мое появление он никак не отреагировал. Руки его по-прежнему были в наручниках. Напротив него, на выставленном на середину кабинета стуле сидел Гусаров.
— Боря, ты иди, мы тут с Дмитрием пообщаемся, — я кивнул оперу на выход. — Хотя, нет, подожди.
Я подошел к Гущину и потряс его за плечо. Он поднял голову и посмотрел на меня мутными глазами. Было видно, что парень еще не совсем пришел в себя.
— Ты как? Успокоился? Садись на стул! — я помог ему подняться.
— Сними с него браслеты, — обратился я к оперу. — Снимай, снимай, — поторопил я его.
Пожав плечами, Гусаров достал из кармана ключ и освободил руки Митяя.
Проводив опера до выхода, я закрыл за ним дверь на замок и вернулся за стол.
— Ну что, Дима, чаю попьешь со мной? — я опасливо сунул кипятильник в чайник с водой и воткнул вилку в розетку.
Гущин не ответил, но в глазах у него стала появляться осмысленность.
— Тебе сколько сахару? — вытягивал я парня из ступора, — Две? Три? — в руках у меня была сахарница.
— Три, — Гущин постепенно начинал воспринимать происходящее.
— Ближе присаживайся, — я подвинул стакан с чаем в его сторону.
Мы сидели и молча прихлебывали крепко заваренный купчик. Я смотрел на Гущина, а Гущин смотрел на стакан.
Я пододвинул к себе телефон и набрал соседний кабинет.
— Лид, там от пирога осталось чего? Не сочти за труд, зашли нам! — я подошел к двери и, повернув ключ, принял у нее тарелку с остатками ее стряпни.
Опять закрыв на замок дверь, я вернулся к столу.
— Угощайся! — пододвинул я тарелку ближе к Дмитрию.
Небогатый натюрморт, состоявший из тарелки с парой кусков домашней выпечки, сделали для возвращения Гущина в мир реальности гораздо больше, чем все мои предыдущие потуги.
Митяй ел, как в последний раз. Облизывая грязные пальцы и собирая крошки. Было заметно, что этот человек уже не безразличен к радостям жизни. Это было видно хотя бы по тому сожалению, с которым он оглядывает пустую тарелку.
— Как будем строить наши отношения, Дмитрий Николаевич? Ты по-прежнему хочешь быть козлом отпущения за грехи Сивого и Сергея Васильевича? Или твой разум проснулся и готов бороться за себя любимого? — я старался не раскрашивать свои слова эмоциями.