Совок-7

— Нет, Лариса Павловна, считалка здесь совсем другая! — печально вздохнув, опроверг я расчеты Сосниной, — Это час назад так было. А теперь всё изменилось. Теперь гражданин Горшенин Вячеслав Савельевич сидит в соседнем кабинете и подробные показания даёт. Как ваш супруг гражданину Трякину телесные повреждения наносил и, как принадлежащее ему имущество открыто похитил! Совершив тем самым грабёж личного имущества! Пять лет, Лариса Павловна, вашему мужу придётся дома поотсутствовать! Зато потом вернётся честным человеком! Искупит вину и вернётся. Теперь их всех вместе с потерпевшим трое, а вас с твоим супружником двое! Если ты не поняла, то я про Горшенииных и Трякина.

Упитанное лицо гражданки Сосниной перекосилось и стало еще шире.

— Врёте вы всё, товарищ милиционер! — выдохнула она с агрессивным отчаяньем в голосе, — Славка предупреждал, что вы крутить-вертеть будете, чтобы с толку нас сбить! Ничего у вас не выйдет! Он, этот Трякин, один, а нас четверо! Так-то!

— Так –то так, да не так, гражданка Соснина! — без торжества покачал я головой,. — Он, ваш знакомец Горшенин, сволочь, конечно же! Но сволочь, надо признать, юридически подкованная! И как только понял, что придётся отвечать, сразу решил из обвиняемых в свидетели податься. Теперь вон сидит и показания на твоего мужа строчит! Пошли, сама убедишься!

Взяв под локоток матершинницу Ларису, я потянул её в коридор. Начисто утратившая апломб хабалка послушно засеменила за мной.

Подведя её к своему кабинету, я приоткрыл на два пальца дверь и указал Сосниной на слесаря Горшенина, который увлечено изливался понапраслиной на потерпевшего Трякина. Морда злодея светилась радостью. Скучающий сержант сидел на моём месте.

Дабы растерянная, но набухающая возмущением Лариса не смазала постановку, я торопливо оттеснил её обратно в зуевский кабинет. Соснина, пораженная коварным предательством лучшего мужниного друга, шмыгала носом и тихо обкладывала последнего по матушке. Вызывая невольное уважение её богатым запасом специфических слов.

Теперь, её округлое и даже из-за молодости лет миловидное лицо, привлекательным не выглядело. Передо мной была рассопливившаяся, но очень злобная и свиноподобная фурия. Готовая ради праведной мести пуститься во все тяжкие. И ни минуты не дожидаясь, когда эта месть охладится, чтобы стать тем самым блюдом.

— Он же, пидор рябой, сам велел всем нам стоять на своём! И ни в коем случае, вам, ментам, не поддаваться! Как же так, товарищ следователь? — напрочь потерявшая ориентацию во взаимоотношениях с МВД, искала у меня сочувствия Лара.

Оторопевшая от невообразимого вероломства со стороны без пяти минут юриста Горшенина, она растерянно топталась на месте. Злобно искря спрятавшимися в толстом лице глазёнками. — Вот же сука! Он же сам велел нам молчать!

Не вмешиваясь в переживания гражданки Сосниной, я стоял, привалившись плечом к стене и сочувственно кивал головой в такт её проклятиям в адрес Горшенина.

— Он ведь козёл, у нас свидетелем на свадьбе был! — привела еще один неоспоримый аргумент, доказывающий наивысшую глубину нравственного падения слесаря Вячеслава. — И говорил, что мой Валерка крестным у их с Люськой выблядка будет! — пошла в разнос расстроенная барышня.

— Нет, это теперь уж вряд ли! — с сомнением помотал я головой, — Твоему Валерке до суда в тюрьме безвылазно придется сидеть. И после суда еще лет пять, как минимум. Горшенины, скорее всего, столько ждать не будут, они, наверное, другого крёстного своему первенцу найдут!

— Как это, лет пять?!! — охнула, оседая на стул Лариса, — Ты чего такое говоришь?! За что пять лет?

— За грабёж, милая! — жестко ответил я, — За грабёж и за нанесение телесных повреждений! А ты думала, что поглумились вы над безвинным мужиком, набили ему морду, забрали барахло и это вам просто так с рук сойдёт? Матом во всю улицу орали? Орали! Это вам дести шестая статья! Кассету отобрали? Отобрали! Это уже грабёж!

Гражданка Соснина смотрела на меня с ужасом. Она начала понимать, что деяния, которые она до недавнего времени воспринимала, как почти безобидные шалости, оказывается, имеют свою юридическую цену. И цена эта, вот же какая неожиданная оказия, имеет тяжесть до ужаса непреподъёмную.

— И-и-и-и… — из толстоликой физиономии раздался протяжный и до непереносимости тоскливый звук.

Глава 12