«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Разговоры бабушки с дедушкой по-польски мы с Валиком воспринимали, как их желание сохранить от нас свою тайну. Так же, как мы детвора изобретали свои тайные разговоры. Например: «Тыханцы зачёханцы сюдаханцы пришёханцы?». Наши семьи были русские, и мы были русские. Уже, будучи взрослым, я с удивлением узнал, что мама и папа у меня белорусы. Родители наши были культурными людьми и не навязывали нам родоплеменного мировоззрения. Нам позволяли быть детьми своего времени. Нам позволяли быть теми, кем мы себя чувствовали, а мы были, конечно, русскими.

С Валиком, когда мы были вместе, он относился ко мне, как к старшему, и следовал, как он сейчас вспоминает, за моими начинаниями и фантазиями, а в этом возрасте разница даже в один год много для детей значит. Я помню некоторые сценки из наших игр.

На свободном месте между домами рядом с нашим домом, уже при нас, вырыли пожарный пруд – были такие пруды между домами деревянной Лахты, пруды были старые с заросшими берегами, пиявками и жуками плавунцами. Наш пруд был ещё с голыми берегами. Зимой мы на нём катались на коньках – снегурочках. Снегурочки купили, а дедушка сделал на каблуках сапожек крепление – металлическую пластинку, куда входил штырек от коньков. Был наш пруд не глубоким – я однажды провалился по колено. Как-то летом, увидел я оставленную на пруду деревянную лохань для стирки белья, а у меня была примерно метровая палка с металлическим конусом на конце. Такие палки служили в магазинах основой для рулонов клеёнки. Я попросил у продавщицы освободившуюся, но ещё не нашёл для неё применения, а тут план созрел моментально: я посадил в лохань Валика и велел грести руками, изображая линкор, а сам пустил в линкор торпеду, но промазал и торпеда угодила Валику в бок. К счастью даже крови не было

В другой раз в Любани идём мы с ним по пустому загородному шоссе, а на шоссе сидит ворона. Я поднимаю камень и кидаю в ворону, но, разумеется, не попадаю и говорю Валику, что камень прямо рядом с вороной пролетел: «Вот выставь руку в сторону, я покажу». Валик выставляет руку, а я мажу в другую сторону и попадаю ему прямо в лоб. Броски у меня были настолько сильными, что опять ни крови, ни синяка не было.

В Любани главному агроному отводился домик с садиком. Домик пригородного типа, т. е. несколько комнат и кухня. В садике был маленький пожарный пруд, берега которого сплошь чем-то заросли и только маленькая тропинка вела к воде, чтобы можно было набрать воды для стирки или прополоскать бельё.

Во дворе рядом с прудом, на детской, так сказать, площадке, из кучи песка мы соорудили Американскую Горку – с её конусной вершины вокруг по спирали вниз сделали лоток с туннелями и пускали по нему с вершины стальной шарик. Когда шарик в одном из туннелей застрял, а мы, пытаясь его достать, обрушили туннель и потеряли шарик, было очень досадно – мы долго рылись в песке, но безуспешно.

Мальчик постарше подарил мне в Архангельске «пожарный насос», сделанный из примусного насоса, к которому он приделал самодельный кривошипно-шатунный механизм со всеми необходимыми составными частями. Мы по очереди один крутил за ручку маховик, а другой куда-нибудь направлял струю из брандспойта. Огорчало нас то, что брандспойт часто засорялся, и резиновая трубка от насоса к брандспойту лопалась, а мысль о том, чтобы приделать к водозабору фильтр в голову не приходила.

В то время нашими кумирами были летчики, полярники, инженеры; страна стремительно втискивалась в ряды промышленных гигантов. И игры наши вертелись вокруг техники, открытий. Дома в Любани, играли в хороший металлический конструктор Валика. Я, как старший, выдумывал и однажды, соорудив какую-то «электрическую линию», воткнул деталь конструктора в электрическую розетку. Мне повезло, вероятно, первым «проводом» я попал на нуль, а затем, когда я дотронулся конструктором до фазы, моментально перегорели пробки.

Дядя Марк всегда относился к нам очень терпимо, а в данном случае все были рады, что дело кончилось без смертельного исхода. Мы, конечно, никакого анализа не проводили и вели себя совершенно вольно.

За всё время детства, я помню только два случая, когда мама шлёпнула меня ремнём. Один раз на Лахте за то, что я ударил Вальку Лебедеву. Валька была заводная; заводила и часто дразнилась. Вот заведет, задразнит, а получит сдачи и бежит жаловаться.

А второй раз за то, что мы с Валиком явились в контору в кабинет к Макару Семёновичу разрисованные глиной под индейцев – глиняные чулки, на теле и на лицах татуировка.

Дяде Марку это не понравилось, а в это время в Любани была мама. Она кем-то работала в совхозе. Узнала она о нашем художестве ещё на работе, и, придя домой рассерженная, схватила ремень. Я от неё убегаю в угол, она меня догоняет и раза два или три шлёпает по попке.

Был я, очевидно, в Любани и зимой, потому что помню, как мальчишки постарше съезжали на лыжах с почти вертикального, как мне тогда казалось, берега к речушке.