Совпадения

Софья шевелила бледными губами, как оживший мертвец, а он, не отрываясь, смотрел на это странное зрелище, стараясь стоять в фас. И не знал, что делать с руками, куда их деть. Они вдруг стали чужими, мешали, плохо имитировали покой. Как вообще современные люди с устойчивой психикой, взрослые и многоопытные, в наше время должны с ними поступать? Когда он развернулся к ней, то почему-то, как идиот, снова протянул ей руку, она переложила сумку из правой в левую, протянула в ответ свою. Он не решился. Он никогда еще не целовал женских рук «так искренне, так нежно». Рук, которые со всем желанием хотелось бы целовать, но пока еще чужих — если бывают чужими руки у обладательниц таких поглощающих глаз. Чмокнуть в щеку, в затылок, в лоб, поцеловать в губы французским поцелуем, покувыркаться в постели сутки напролет… Запросто. А тут всего лишь поцеловать руку. Все одно, что подать ее в общественном транспорте пожилой ли незнакомой даме, молодой ли леди — выставить себя в смешном свете. От этого быстро отучают, одергивают, окрикивают, обругивают, потом долго еще бубнят, тщательно дают понять, что это дурновкусие и плохой тон, развязное воспитание прощелыги, дешевый фарс утомленного ловеласа для молодых или обнаглевшего карманника для поживших. Нет, вот так чтобы искренне поцеловать женщине руку на первой встрече — не приходилось. На деловом бесцветном рауте, подгоняемый более чувством долга, чем ожиданием всех, кто на это его как бы подбил — да, по личной инициативе, не боясь наказуемости, недвусмысленности, с большим обожанием, с толком, с расстановкой, вложив и реализовав нахлынувшие эмоции — нет. Он проворно сдержался, впрочем сожалея тут же об этом. И подумал о том, насколько потрясающе легко теперь стало сделать женщине куннилингус и труднее просто поцеловать ей руку. Граф Жофрей де Пейрак и рыжеволосая Анжелика. На это требовалось время. И он умолял о нем небеса. Человек внутри, а не снаружи. В этом он был убежден с самого начала, но цель казалась слишком недосягаемой, слишком нереалистичной.

Воспоминания об их первой встрече всегда приводили его к одной и той же мысли — он увидел ее и сразу почему-то испытал к ней отцовское чувство. Они пожалели друг друга внезапно, не отдавая себе в этом отчета.

Собственно, ничего такого Соня вовне не транслировала. Даже напротив, излучала подозрительное благополучие и демонстративную гармонию, увлеченная работой, пылающая творческими идеями, она казалась нереально живой, огненной, головокружительной и непредсказуемой, что выглядело временами искусственно, артистически фальшиво. Фальшь словно прикрывала и перекрывала ее внутреннюю какофонию и раздрай.

Он поймал ее на слове, когда она три раза подряд на вопрос «Ну как ты?» ответила «У меня все отлично». Именно после этого он понял, что ей так плохо, что хуже уже и не придумаешь. Он чувствовал, как болезненно надломилась где-то внутри его установка: «Без женщин — без слез». Перед ним стояла улыбающаяся женщина и плакала без них сама.

Всем известны люди, которые на вопрос «Как у тебя дела?» отвечают всегда одно и то же: «Отлично». Слова с такой окраской в их устах ничего не значат и уже давно перестали чего-то стоить. Тогда, когда первое из них было продано, все оставшиеся тут же обесценились. Остались лишь оттенки интонаций. Они эволюционировали в исчезнувшие смыслы, как камбала покрылись пеленой и глаза завели на одной стороне.

Но она не смогла его обмануть. Любая ее улыбка выглядела наигранной, прячущей природную злость, а злое выражение глаз — смешной попыткой скрыть детскую сентиментальность, умиление, кем-то не понятое и наказанное. Он пугался, что в то время, когда она смеялась, он видел ее плачущей и все ждал, когда же она по-настоящему разрыдается. От того было странно смотреть на нее, томясь этим ожиданием. «Нет, — думал он тогда, — тебя наказали не тут. Точнее, тут и есть твое наказание». Он страстно хотел докопаться до сути и ловил себя на этой мысли.

— У меня все отлично, — повторила она ответ, и у нее нервно затикал правый глаз.

Соня смутилась, дотронулась до него пальцами, принялась тереть. Он знал по опыту, что это не поможет. Софья, порывшись в сумке, надела очки, но солнце давно скрылось, и она поминутно поднимала их, как забрало для приветствия перед турниром, глаз дергался, и забрало опять опускалось.

— Надо в глаз плюнуть, — не выдержал он наконец, видя, как она измучалась. — Мне так в детстве одна бабка глаз вылечила, который болел несколько дней.

И она плюнула. Ему. В шутку, безобидно и быстро, не раздумывая ни секунды, смешно и по-детски.

В сущности, мы же просто знакомые, которым приятно общаться. Хорошо, что я сдержалась не придумать повод заспешить куда угодно, но только вон, подальше отсюда, от него, как можно дальше, куда унесут ноги. Жалея обо всем, о переписке, о прозаичности и жестокости обстоятельств.

Ее что-то удерживало, что она не могла себе это объяснить на ходу словами.

— Откуда это поверье?

— Из детства. Так, кажется, говорили раньше.

И ей показалось, что у него не было никакого детства.