Неужто ревную? Чушь собачья!
Это же просто Толик, мой придурочный бывший одноклассник.
Кстати, куда мы сейчас направляемся? К Антонине Петровне? В Привокзальную гостиницу? Куда?
Этот ненормальный вообще в курсе, что у меня больше нет дома?
Думаю, да. В курсе. Раз он ни слова не спросил о моей сумке.
— Куда теперь? — первым делом спрашиваю я, когда Толик возвращается в машину.
— Ко мне… — шуршит сдачей, снова пристёгивается, заводит двигатель.
— А как же…
Я хочу спросить его о той девице с именем Мари. Понравится ли ей мой визит?
Но Толик обрывает меня вопросом:
— У тебя есть другие предложения?
Других предложений у меня нет, и потому через несколько минут мы едем по всё той же Садовой только уже в обратном направлении.
Наш путь лежит между домами, один из которых бывший мой, а другой — нынешний Светкин.
Соблазн ещё раз взглянуть в её окна высок, но, пересилив себя, я отворачиваюсь.
Смотрю на другую сторону улицы, на свой старый дом, на окна Кирилла и на те окна, что когда-то были моими…
"О, боже! — щурюсь, моргаю и ещё раз судорожно перечитываю этажи. — Этого не может быть!"
Варвара Ивановна уверяла меня, что в моей бывшей квартире уже двенадцать лет никто не живёт.
Но сейчас, в эту самую минуту, в комнате, где в прошлом была бабушкина спальня, горит свет…
Глава 69
Я была права!
В эту квартиру на самом деле кто-то наведывается.
Не зря я собиралась туда вернуться! Не зря!
— Останови машину! — истошно кричу Толику, впиваясь в его кресло всеми десятью пальцами. — Ты слышишь? Сейчас же!
Карасёв на мои вопли не реагирует. Даже скорости не сбавляет. Честное слово, будь я сейчас на переднем сиденье, вцепилась бы в руль, не задумываясь. Единственное, что я теперь могу, это как следует хлопнуть его по плечу:
— Останови, я сказала!
— Угомонись, дура! — рявкает Толик в ответ. — Здесь нельзя тормозить!
К моему счастью, мы приближаемся к перекрёстку. Светофор вспыхивает красным и "тойота" замирает на месте. Но едва я бросаюсь к дверце, на ней срабатывает автоматический замок.
— Что за нафиг, Карась? — я возмущённо хлопаю ресницами, уставившись на Толика, а точнее на его затылок. — Я сказала, мне нужно выйти! Ты не понял?
Тот оборачивается. Читаю с его лица встречный вопрос: "Соколова, что за херня?"
Но вслух звучит другое:
— Соколова, здесь нельзя выходить! На той стороне стоят менты! А мы сидим в чужой тачке, если ты помнишь. В бардачке — чужие права, а в моей крови две банки пива и рюмка вискаря. Поэтому советую тебе прижать задницу и не дёргаться. Понятно?
— Более чем… — огрызаюсь в ответ и откидываюсь на спинку сиденья.
Как бы паршиво это не звучало, но Карасёв прав. Мне ещё проблем с законом не хватало для полного счастья. Через лобовое стекло перекрёсток отлично просматривается, и на другой его стороне, действительно, переливаются проблесковые маячки полицейских машин.
В конце концов, я могу вернуться на Садовую утром…
— А ты чего хотела-то? — уже спокойно спрашивает Карасёв, когда мы снова трогаемся с места и благополучно переезжаем "опасный" участок дороги.
— Уже ничего… — бросаю в ответ, складывая руки на груди и демонстративно отворачиваясь к окну. В стекле моё отражение, за ним фонари и бегущий в ночи городской пейзаж. Ничего интересного.
Разве что…
— Бургер хочу… И острые крылышки… — бросаю будто невзначай, провожая глазами мигающую вывеску популярной нынче закусочной. И работают они круглосуточно, и кресла у них в зале почти королевские. Всё как я люблю…
Уже через минуту Толик лихо паркуется у входа. Покидает машину и спустя некоторое время возвращается с огромными бумажными пакетами в обеих руках, которые составляет на переднее пассажирское сиденье прямо на журнальную голую девицу.
— Сколько человек ты собрался накормить? — со смехом спрашиваю я, когда Толик заводит машину.
— У них сегодня акция… Пивас в подарок… — невозмутимо отвечает тот. — Не смог отказать себе в удовольствии…
Добираемся до Центральной, бросаем машину у подъезда и поднимаемся в квартиру. Стараемся всё делать бесшумно, но, к нашему общему удивлению, в прихожей светло.
Нина Михайловна не спит, сидит на пуфике у зеркала и перебирает горошины на бусах. Нет, она не ждёт сына. Она блуждает в каком-то своём мире. Когда Толик зовёт её, оборачивается не сразу и смотрит на нас с удивлением. Будто видит в первый раз.
— Здравствуйте, Нина Михайловна, — робко произношу я. — Вы меня помните?
— Помню, Светочка, помню… — отвечает та после паузы.
— Это Даша, мам… — вздыхает Толик и, обернувшись ко мне, вполголоса добавляет, — постоянно путает тебя с Лапиной, — приставляет большой палец к виску, крутит ладонью, — совсем плохая стала. Не обращай внимания…
Мне не по себе. Последний раз я видела эту женщину летом, когда Толик вот так же привёл меня к себе. В тот вечер я сама была не в лучшем состоянии, но Нина Михайловна показалась мне вполне разумной. А сейчас невооружённым глазом видно — её болезнь прогрессирует.
— Мам, иди спать, я уже дома, всё нормально, иди, — говорит Толик и помогает матери подняться. Та что-то хочет сказать, но Карасёв останавливает её, — потом, мам, потом. Иди, иди…