Совпадения случайны (СИ)

Но мама Оля много лет внушала мне, что моя мама умерла. А это была наглая бессовестная ложь. Потому что снимок, с которого эта молодая, полная сил женщина сейчас загадочно мне улыбается, был сделан всего несколько лет назад. Об этом свидетельствует ряд крохотных цифер в углу:

17.07.2012

Тем летом я перешла в восьмой класс и уже много лет считала свою маму умершей при каких-то страшных обстоятельствах. Страшных на столько, что бабушка предпочла скрыть их, нежели рассказать правду.

Я прикладываю ладонь к губам, а затем осторожно касаюсь крохотной щеки на матовой фотобумаге.

— Мамочка, она говорила мне, что ты умерла… А ты жива… И ты была здесь…

Я закрываю глаза и прерывисто вздыхаю. Этот трогательный момент прерывает громкий стук в дверь.

Я вздрагиваю и распахиваю глаза. Мой взгляд беспомощно бросается к электронным часам.

Половина второго.

Апрельские слишком пунктуальны. Они не приедут раньше обозначенного времени.

"Карасёв… Явился, не запылился… — язвительно думаю я. — Вспомнил-таки обо мне. Сейчас распахну дверь и прогоню его к чёртовой матери. К-хм, а лучше обратно к этой его Мари…"

Стремительно шагаю к двери и, не глядя в глазок, отворяю засовы. Ржавый моргающий электрический свет врывается в мою прихожую вместе с запахом мороза, табака и… женской туалетной воды.

На моём пороге стоит она.

В зимних сапогах на шпильке, в дорогой норковой шубе до колен, с крохотной сумочкой на плече. Из-под вязаной шапочки выбиваются чуть влажные золотистые локоны.

Её щёки тронуты румянцем, а на ресницах застыли капельки умерших снежинок.

Она улыбается своей мягкой улыбкой и негромко произносит:

— Здравствуй, Дашенька! Как же ты выросла за эти годы… Впустишь меня в свою уютную жизнь?

А у меня пропадает голос от волнения. И вместо ответа я несколько раз киваю головой.

Передо мной стоит она, женщина с фотографии.

Моя мама, которую я много лет считала умершей.

— Пожалуйста… — произношу, наконец, дрожащим шёпотом и отступаю в сторону, позволяя ей войти…

Глава 49

Она аккуратно переступает порог, бесшумно закрывает за собой дверь и разувается.

Её движения легки и изящны. Той грации, с которой эта женщина спускает с плеча сумку и сбрасывает норку, снимает шапку и встряхивает золотистыми локонами, её осанке и умению держать лицо позавидовала бы любая столичная модель.

Плавно виляя бёдрами, Лара отправляется в ванную, где проводит ещё несколько минут, приводя себя в порядок.

И вот она, согревшаяся, румяная, элегантная, в кашемировом свитере и узких джинсах, с идеальным макияжем и маникюром, наконец, предстаёт передо мной.

Я жду, что эта женщина заключит меня в объятия, покроет мои щёки мокрыми поцелуями, и буквально задушит своей туалетной водой.

Но она этого не делает.

Держится на расстоянии, на меня не глядит, осматривается. Я бы сказала, оценивает.

Возникшая пауза затягивается, и чтобы прервать неловкое молчание, я предлагаю:

— Может, чаю?

— Спасибо, не откажусь… — следует ответ.

Я отправляюсь на кухню, а Лара, между тем, совершает экскурсию по квартире.

Чайник шумит на столе. Врезаясь в сочную розовую мякоть колбасы, острое лезвие ножа громко стучит о разделочную доску. Неугомонная зимняя улица врывается в открытую форточку. Звуки бешено пляшут вокруг меня, но мой слух улавливает лёгкий скрежет фоторамки о полированную поверхность книжной полки.

Вспоминаю, что дотронувшись до снимка, я слегка сдвинула его. На пару сантиметров. Лара вернула ему прежнее положение.

Несомненно, это её руки превратили мою квартиру в эталон чистоты и порядка. И записку на столе оставила она. Я уверена.

Когда чуть позже мы располагаемся за кухонным столом друг напротив друга, я ни о чём её не спрашиваю.

Я украдкой наблюдаю, как она грациозно держит кружку, осторожно прикасается к ней губами, неслышно глотает, и понимаю, что мне неуютно.

Лара ведёт себя словно чужая.

Почему она не говорит со мной? Почему то и дело отводит глаза?

Хотя зачем я задаю себе эти вопросы. Наверняка ей сейчас в разы хуже, чем мне. Это ведь она бросила меня младенцем. Безусловно, её гложет чувство вины за всё, что она совершила. Ей нужно время, чтобы подобрать правильные слова.

Желая ей помочь, я отставляю свою кружку и вполголоса говорю:

— Я так рада, что ты приехала… Я скучала… Правда…

Сделав глоток, Лара поднимает на меня мятные глаза. Её брови удивлённо выгибаются, губы растягиваются в улыбке.

— В самом деле?

Я дважды киваю в ответ.

— Любопытно… — произносит она. — А зачем я приехала, знаешь?

— Конечно! — отвечаю я. — Потому что ты тоже скучала по мне… Мама…

Я была уверена, что едва назову эту женщину мамой, она оттает, повисшее в воздухе напряжение вмиг улетучится и мы с ней, наконец, сольёмся в жарких объятиях.

Но Лара выпрямляется, отставляет свой чай и смотрит на меня с ещё большим удивлением. Нет. Скорее, с презрением. Будто услышала что-то оскорбительное.

— Как ты меня назвала? — спрашивает женщина, сощурившись.

Её идеально гладкий лоб покрывается складками морщин, брови ещё сильнее искривляются, а мягкая до этого улыбка превращается в оскал.