Комната настоятельницы, чистенькая и приятная. Луны здесь не чувствуется; освещение керосиновое, с едва слышным запахом. Скоро сюда ожидается электричество, хотя монастырю оно не в надобность, живут по солнцу. «Но гостям будет удобнее с электрическим светом», говорит настоятельница. Отец Елисей, все еще в своих лунных мыслях, слабо кивает.
Чай с монастырским печеньем и сотами. За столом еще пара насельниц и батюшка здешний. Батюшка молчит. Отец Елисей глядит на соты и мечтает.
— Электричество — грех! — говорит убежденно. — Это словно лунный свет в каждое жилище вползает и мертвым сиянием озаряет все. Голую материю освещает, а дух гасит. Ночью дух сильнее, нельзя механическим светом его глушить.
Игуменья виновато улыбается, словно электричество — ее собственная выдумка:
— Сейчас столько говорят о технике… Не знаешь, кого слушать. Редко образованный человек к нам приезжает.
Отец Елисей понял, куда намек, и отер губы.
— Образование — еще не все.
— Вы арабский язык знаете.
— Изучал, изучал…
— А китайский? — подала голос одна из застольниц.
— Не приходилось.
— Я слышала, китайский очень тяжелый. В нем такие звуки!
— Не тяжелее арабского, — отрезал отец Елисей.
Матушка Лидия, в очках, рассказывала об обители. Отец Елисей управился с сотами, взболтал пальцем бородку и слушал.
Насельницы занимаются разнообразными отраслями хозяйства. И хлебопашеством, и скотоводством. И садоводством, и пчеловодством. Есть и своя рукодельная, где выполняется много частных работ по вышивке золотой и серебряной нитью. Рукодельницы обшивают и сам монастырь; матушка показала салфеточку.
— Симпатичная! — одобрил отец Елисей.
Ему, наверное, ее подарят; интуиция шепнула.
По остывшему самовару ползет муха. Отец Елисей следит за ее движением. Уютный, круглый мир монастыря выталкивает его из себя, как чуждое тело.