Современная африканская новелла

Но главным образом Мейки думал о доме и о том полном тревог периоде ожидания, который выпал на долю его жены и жен двух его товарищей, ведь их жены, видимо, уже знают о случившемся на шахтах бедствии от тех, кто вернулся в Мозамбик поездом, поэтому наверняка волнуются за их судьбу. Он расскажет, вернувшись, что им пришлось бы еще две недели ждать подходящего транспорта, вот почему, когда Тзоло сказал: «Пошли пешком», они скатали свои одеяла и двинулись вслед за ним.

— Да, мечтатель этот Мейки, — сказал Тзоло.

— И дурак к тому же, ибо, когда мы говорили об овцах, мы говорили о еде, — сказал Темба.

— Вы хотите, чтобы я думал о пище, когда моя голова занята другим, — возразил им Мейки. — Через два дня я буду дома, вместе с женой. Мой сын попросит меня рассказать ему о куче вещей, которые я видел. Мы сядем с ним рядком у костра, и я расскажу ему много печального, чему я был свидетель. Быть с семьей для меня намного приятнее, чем отвечать на брань моего желудка. Так, значит, я мечтатель?

— Ты так ничему и не научился в жизни, — ответил Тзоло. — Ты лишь научился рубить уголь и мечтать, но не научился мудрости. — В голосе Тзоло слышалась горечь дорожной пыли.

— Мы не можем жить мечтами, — сказал Темба.

— Вот ты сказал о доме, — продолжал Тзоло. — Но что такое твой дом и мой, как не клочок тощей земли, на которой нашим семьям пришлось бы умереть с голоду, если бы мы не нашли работу на шахтах и не посылали деньги нашим детям? И ты говоришь об этом доме, как о каком-то рае! Ты мечтатель, такой же, как и тот твой приятель на шахте, Моисей.

— Да ты впрямь вылитый Моисей! — вскричал Темба.

А горы повторили: «Ты вылитый Моисей… Моисей…

Моисей…»

— Не нравится мне это место. Нам надо отсюда убраться, — сказал Мейки. — Раз уж горы повторяют наш разговор о краже овец, нам надо убраться подобру-поздорову.

— А-а, теперь наш мечтатель испугался эха, — язвительно заметил Темба.

— Пошли, — сказал ему Тзоло. — Пусть он остается со своими мечтами или опасениями, нам предстоит мужская работа.

— Ну зачем нам это делать сейчас, когда мы уже почти дома? — спросил Мейки. — Нас могут поймать, и тогда пройдет много дней, прежде чем мы доберемся до дому. Эти фермеры, они боятся негров потому, что ничего не знают о нас. И боязнь заставляет их иногда делать с нами ужасные вещи.

— У меня нож готов, так что позволь-ка нам пойти и поискать овцу, — прервал его Темба.

— Мы пошли, — сказал Тзоло. — А ты, пока мы ходим, разожги костер.

— Если нас поймают, пройдет много дней!.. — закричал Мейки им вслед, но они уже скрылись за уступом извилистого берега реки.

Они ничего не ответили. Ответили горы: «Пройдет много дней… много дней… много…» Потом на дне высохшей речки наступило жуткое молчание, и холодная дрожь одиночества потрясла Мейки. Где-то в сгустившейся темноте противоположного берега замерцал свет невидимой луны, вплетавшей в ткань неба голубые нити. Мейки подобрал несколько корявых сучьев и нагрозмоздил их возле валуна, лежавшего в центре песчаного островка.

В горячем пламени огня ему чудилась теплота семьи. Пляшущие языки пламени возводили ему стены его хижины, рисовали нежную любовь жены, а в треске горящих сучьев он слышал жадные вопросы своего сына. И он мечтал, как будет рассказывать ему о том долгом пути, который он проделал, чтобы вновь быть рядом с ним.

— Он все еще мечтает, — донесся до него из темноты насмешливый голос Тзоло.

Мейки очнулся от грез, когда две фигуры вышли на свет: первый — Тзоло с ножом, а за ним следовал Темба с овечьей тушей на плечах.

— Хе! — воскликнул Темба. — Он даже не присмотрел как следует за костром. Огонь того и гляди совсем погаснет.

— На-ка, держи, — сказал Тзоло, подавая Мейки нож. — Мы свою мужскую часть работы сделали, теперь пусть тот, у кого сердце женщины, разделает тушу.

— Но если нас застанут здесь с кровью этой овцы на наших руках, мы же никогда не попадем домой! — вскричал Мейки.

— Надо же нам что-то поесть, чтобы на завтра иметь достаточно сил, — сказал Темба.

— Ты думаешь о какой-то опасности, да здесь же нет никого, — насмешливо бросил Тзоло.

А горы подтвердили: «Здесь нет никого… нет никого… никого…»

Мейки с ножом в руках встал в неясном отблеске огня.

— Я не стану сильней от пищи, которая принадлежит другому, — заявил он.

Тзоло рассердился.

— Разве мы не рубили уголь, чтобы они богатели? Разве мы не строили дорог только затем, чтобы они ездили по ним на своих машинах? Разве все, что им принадлежит, не отнято у нас? Ты испугался, что мы зарезали эту овцу. Они же отняли у нас все — даже нашу силу.

— Но я силен и без этого, — вскричал Мейки, — потому что я почти дома!

Откуда-то издалека, с противоположного, нависшего над ними высокого берега реки, донесся оклик и послышался гулкий звук выстрела.

Тзоло и Темба отскочили от костра и скрылись в темноте, там, где река делает поворот от дороги.

А на песке, прямо за неровным кругом света костра, освещенным неясными отблесками огня, остались лежать три свертка с одеялами, а у костра — два скорчившихся трупа: овцы и Мейки.

А горы вокруг дразнили: «Я почти дома… почти дома… дома…»