Джордж.
Если бы так! Все оказалось гораздо сложнее и не так безобидно. Короче говоря, когда я приехал, полицейские сидели в гостиной и смотрели телевизор. Жена поила их кофе. Она предложила оставить меня с ними наедине, но я сказал: «Нет. Я хочу, чтобы ты присутствовала при этом разговоре и все знала, хотя и сам пока мало что понимаю». Полицейские были совсем еще молодые ребята и очень робели. Как-никак я человек богатый, с положением, хожу в церковь, отец пятерых детей. Полицейских я не боялся. Гораздо больше меня пугало, как поведет себя Гертруда.Полицейский из Ларчмонта коротко обрисовал ситуацию. К ним поступило заявление от супругов Уилсон, в котором сообщалось, что их двенадцатилетняя дочь Линда Рейли получает письма «сомнительного содержания» от пятидесятидвухлетнего мужчины, то есть от меня, и если я не представлю достаточно убедительные объяснения своих поступков, Уилсоны подадут на меня в суд.
Я расхохотался. Я был само добродушие, этакий веселый милый Санта-Клаус. Рассказал им все с самого начала. Про то, как нашел бутылку. Объяснил, что на записку ответил только потому, что люблю шоколадную помадку. Ну они, конечно, заулыбались, начали извиняться, от смущения не знают, куда деть свои здоровенные ножищи: вы, мол, извините, но, сами понимаете, в наше время родители по любому поводу с ума сходят… И только Гертруда не увидела в этой глупой истории ничего смешного. Посреди моего рассказа она встала и вышла из комнаты, а я сначала даже не заметил.
Полицейские наконец уехали, а где искать Гертруду, я знал. В той самой комнате, где она обычно рисует. Свет она не включила, сидела у окна и смотрела в темноту. «Та фотография в твоем бумажнике, — сказала она. — На ней ведь была эта девочка?» Я, конечно, начал отпираться, но она сказала: «Не надо, Джордж. Можешь не врать. И вообще тебе больше никогда не придется мне врать».
Спать она осталась в той комнате, и теперь спит там каждую ночь. А с самого утра запирается и рисует лодки. Только лодки, и больше ничего.
Т. К.
Наверно, ты действительно вел себя несколько необдуманно. Но не понимаю, почему она так уперлась и не может тебя простить.Джордж.
Могу объяснить. Из полиции к нам приходили не первый раз.Семь лет назад у нас вдруг повалил снег и началась сильная метель. Я в это время ехал на машине и, хотя был уже недалеко от дома, несколько раз сбился с пути. Приходилось то и дело останавливаться и спрашивать дорогу. Среди тех, кого я спрашивал, была и какая-то девочка. А через несколько дней к нам пришли из полиции. Меня дома не было, и полицейские говорили с Гертрудой. Они сказали, что во время недавней метели мужчина, по описанию похожий на меня и ехавший на «бьюике» с моим номером, вылез из машины, подошел к девочке, спустил с себя штаны и сделал ей похабное предложение. Девочка сообщила в полицию, что записала номер машины на снегу под деревом; и когда метель кончилась, номер еще можно было разобрать. То, что это номер моей машины, я не отрицаю, но все остальное — ложь. Я сумел убедить и Гертруду, и полицию, что девочка либо все выдумала, либо, записывая номер, ошиблась цифрой.
А тут, нате вам, пожалуйста, к нам снова пришли из полиции. По поводу уже совсем другой девочки.
И вот теперь моя жена с утра до вечера сидит запершись. Рисует. Потому что она мне не верит. Она считает, что та девочка, которая записала на снегу номер, говорила правду. Но я ни в чем не виноват. Бог свидетель, клянусь жизнью моих детей, ничего этого не было. Но моя жена теперь запирается на замок и весь день сидит, смотрит в окно. Она мне не верит. А ты веришь?
(Джордж снял темные очки и протер стекла салфеткой. Мне стало понятно, почему он ходит в темных очках. Вовсе не потому, что его желтоватые белки иссечены вздувшимися красными прожилками. А потому что глаза у него как две разбитые вдребезги призмы. Я первый раз видел, что боль и страдание въелись в человека так прочно, словно его навсегда обезобразил скальпель неосторожного хирурга. Видеть это было невыносимо, и когда он посмотрел на меня, я отвел взгляд.)
Хоть ты-то мне веришь?
Т. К.
(Алиса Адамс
Моллин пес