Современная американская повесть

В семь появлялась миссис Крикши, нянчила разбушевавшуюся Весе, готовя ей еду, затем кормила ее из бутылочки и тихонько что-то напевала ей, потом умывала на ночь Бена и Джимми; и наконец, когда совсем сгущалась темнота, приходил Джим, молча ужинал в одиночестве, перевязывал пальчик Бена, отправлял спать старших ребят и сидел, терзаясь заботами, в окутавшей крылечко мягкой тьме, и прикидывал в уме, как растянуть деньги до получки, разгоняя этими мыслями сон, затем на ощупь готовил для Бесс еду и только после этого ложился спать; дом до рассвета застывал в причудливой пустынной тишине, затем начинался еще один такой же день.

В воскресенье, на третий день, когда Джим был дома, в болезни Анны наступил новый поворот. Каждый раз, когда Джим входил в комнату, она лежала, отвернувшись к окну, и казалась бы спящей, если бы не широко раскрытые глаза и вздрагивающая рука на горле. Спи, усни еще, говорил он, спи, но она не отвечала ни слова, не отвечала, не смотрела на него и не спрашивала, почему она лежит в постели и что случилось. Один раз жалобно проговорила: «Ой, как груди жжет, ведь они полные», — но, увидев, что он подходит, резко отвернулась и спросила чужим голосом: «Бесс кушает хорошо?», — и не успел он ответить, как глаза ее закрылись; Анна вроде бы уснула, и Джим не стал ее тревожить.

Позже Элси помогла ей встать, и они вдвоем отправились в клинику. Анна, все такая же невозмутимая с виду, шла рядом с Элси, сжимая в руке сумочку, в которую Джим сунул написанную доктором бумагу. За всю дорогу Элси не удалось вытянуть из Анны ни слова. Но в клинике, где стоял запах гниющего тела и лица искажала боль, она забрала у Элси Бесс, крепко прижала ее к себе и отрывисто и зло проговорила: «Не надо было приносить сюда ребенка, не надо было ее приносить». Всю дорогу до дому, трясясь в трамвае по грязным улицам мимо вонючих домов, она крепко прижимала к груди пронзительно орущего ребенка.

Дома, притиснув к воспаленным грудям подушку, точно так же как перед этим прижимала Бесс, она, полная изнеможения, погрузилась в сон, и в этом сне искаженные болью лица мелькали перед ней нескончаемой чередой.

На кухне Джим говорил миссис Крикши, которая сшивала из брезента непромокаемую накидку:

— Единственный способ как-то сэкономить деньги. Перестанут каждую неделю вычитать на спецодежду из получки — и на том спасибо. Но вы думаете, мне вернут хоть один цент из тех денег, что я уже выложил? Ни единого. Они сказали: у нас тут не контора по сдаче напрокат рабочего оборудования.

Тут он увидел в дверях Анну.

— Анна! Тебе еще нельзя вставать. Что случилось, тебе что-то нужно?

— Дом… Нужно в доме убраться…

— Тебе сейчас в самый раз заниматься уборкой. Иди, ложись.

Анна ответила сомнамбулическим голосом:

— Грязь, так говорится на плакатике. Грязь…

— Не думай об этом. Тебе вставать не велено.

— …источник всех заболеваний. Болезни…

— Она вроде бы как не в себе, — пояснил Джим миссис Крикши. — Пойдем-ка. — Он подошел к жене, но не сразу решился до нее дотронуться. — Ложись в постель. Ты ведь столько крови потеряла.

— Распространение микробов… — Он тронул наконец ее рукой, и Анна отшатнулась. — А, миссис Крикши, — сказала вдруг она самым естественным и сердечным тоном, и опять заговорила словно в трансе: — Ваши дети… подвергаются инфекции… о, эти плакатики…

— Ты больна, ты очень больна. Ну, пойдем же.

— Дом… — Анна стала ломать руки. — В клинике так страшно. Сидят все эти несчастные больные…

— Не нужно волноваться. Залезай под одеяло.

— …все эти несчастные больные и ждут. Каких только на свете нет болезней. А ребеночка туда не нужно было приносить, не нужно было ее брать…

— Говорю тебе, не волнуйся. Натяни как следует одеяло.

Ее руки сжались в кулаки. Она смерила его пронизывающим, злым взглядом; не сказав ни слова, отвернулась.

— Если чего нужно, кликни и все. А теперь спи, слышишь?

Он простоял в комнате до тех пор, пока ему не показалось, что она уснула.

Словно неприкаянный вернулся он на кухню и долго смотрел, как поблескивает в пальцах миссис Крикши иголка, протыкающая жесткую ткань. Ему хотелось бы поговорить с ней насчет Анны, но он не мог собраться с мыслями и не находил нужных слов.

— Вот теперь, я думаю, будет впору, — сказала она наконец, сложила накидку и протянула Джиму. — Примерьте. — Кивнула в сторону спальни: — По-моему, ей становится лучше. Она какая-то равнодушная была. Будьте с ней сейчас поосторожней.

Проснувшись, она долго лежала, пытаясь сообразить, который час. Если дождь нынче и шел, то уже кончился. В солнечном луче, который косо падал из окна, плясали пылинки. Дом казался пустым.

— Элси, Бен! — негромко позвала она.

Никто не ответил. Очень медленно она поднялась с кровати и, осторожно продвигаясь вдоль стены, распахнула дверь в переднюю комнату. Комната была темновата, а с большого, старого фотографического портрета ей улыбнулась очень молодая Анна, державшая на руках грудного малыша — Уилла. Анна сморщилась как от боли. Торопливо закрыла дверь.