Современная австралийская новелла

И опять повисло гнетущее молчание. Я мысленно искал подходящую тему для разговора, а сам поглядывал на часы, с тоской ожидая, Когда же хозяева отпустят меня спать. Ада, похоже, собралась вязать всю ночь. Я уже понимал, что и ее в глубине души, подобно неизлечимому недугу, неотступно гложет обида. Между ними шла скрытая борьба за меня, это началось, едва я переступил порог их дома; и на какой-то момент симпатии мои склонились в сторону Роя. Упорное молчание Ады становилось подозрительным. Она, верно, считала, что Рой сам губит себя в моих глазах. Изредка взглядывая на меня, она всякий раз выбирала для этого время с тонким расчетом.

Мойра — Агнес. А что сталось с третьей дочерью? И о чем говорят между собою эти двое, когда они здесь одни и никакой посторонний звук не доносится к ним с дороги?

Я наудачу принялся расспрашивать Роя, сколько лошадей из табуна выжило, когда они снова смогли работать и как он их лечил. Оказалось, я попал в точку, потому что Рой постепенно успокоился и охотно переключился на предмет своей особой гордости — выхаживание больных животных. Тогда каждый фермер был сам себе лекарем, но Рой, ясное дело, и тут перещеголял всех. По его словам, он управлялся не только со своей живностью, но и помогал многим менее умелым соседям.

— Как у кого беда — бегут к Рою Дависону. Любую хворь у скотины вылечивал, ей-богу.

Он извлек откуда-то ветеринарные таблицы, целый комплект; отлично выполненные многоцветные таблицы, с оригинальным набором подвижных пластинок, изображающих различные органы, — для каждого домашнего животного по отдельности. Таблицы были потрепанные и явно очень старые, но еще вполне пригодные для пользования.

— Достались мне от заезжего старика немца, давным-давно. Веришь ли, старикан по этим картинкам мог корову на части разрезать, а после сшить заново!

Вполне вероятно. По таблицам легко было определить место каждого органа.

— Зовут меня раз посмотреть корову, сосок у ней затвердел. Это дело нехитрое. Но у этой, Боб…

Больше часа слушал я рассказы о его ветеринарных подвигах. Я не силен в анатомии и понял далеко не все, но каждый из этих рассказов мог служить свидетельством неисчерпаемых возможностей человека, его поразительной изобретательности и упорства. Животные кормили людей в те времена, когда единственное, на что мог надеяться мелкий фермер, — это прокормить себя и своих домочадцев. Болезнь животного становилась настоящим бедствием. Я словно воочию видел перед собой эти незабываемые картины: целые семьи, в тревоге собравшиеся вокруг обезножевшей лошади или напоровшейся на сук овчарки, и Роя, скачущего в ночь, чтобы помочь соседу при трудном отёле.

И ни разу — за одним исключением — жена его не проронила ни звука. Исключением был момент, когда она, цыкнув на Роя, заставила его замолчать, и мы, все трое, долго прислушивались к гулу мотора на дороге. Очевидно, это было единственное, что одинаково волновало и мужчину и женщину, единственное их общее развлечение. На этот раз поле битвы осталось за Роем.

— Джордж Миллс возвращается из города, — уверенно объявил он.

Ада, после краткого размышления, нехотя кивнула. И снова замелькали спицы.

А торжествующий Рой продолжил прерванное повествование о болящих животных. Он рассказывал о том, как ему удалось спасти жеребчика «с песком в брюхе». Историю эту Рой излагал, не смущаясь подробностями, со всей грубоватой откровенностью исконного сельского жителя. Он объяснил мне, что в безводной местности лошадь, пасущаяся на сухой стерне, заглатывает уйму песка. В некоторых случаях песок не извергается и постепенно накапливается в желудке.

— Ну и глыба, скажу я тебе, была у этого жеребчика в брюхе — с футбольный мяч, — руки его описали круг. — Хоть катай ее, а твердая — как эта доска, — он постучал костяшками пальцев по столу. — Когда меня позвали, он уж не поднимался. Прямая дорога на живодерню. Глянул я на него — и вмиг понял, что тут надо действовать круто — и не мешкая. А чуть поодаль от того места, где он лежал, Два кряжистых дерева росли, доволокли мы его туда кое-как всем скопом. Я крикнул, чтобы дали веревки, и мы привязали жеребчика к тем деревьям — спина на земле, а все четыре копыта в воздухе торчат. Я велел хозяйке сбегать в дом и принести скалку. Все стали ко мне с расспросами приставать — зачем да к чему, — но я им посоветовал делать что сказано, а уж мозгами шевелить — моя забота. Дали мне скалку. Ну как, слышал когда про такое средство, а, Боб?

— Никогда!