«Отстукивай, Мирон Евстатьич, друг!» — кричали со всех сторон, и Мирон Евстатьевич, растянув в широкой улыбке рот, старательно стучал ключом: точка — тире — точка — тире. Но вдруг он поднял голову, поискал глазами Бураго.
«Другой-то провод тоже действует, ваше благородие!» — доложил он.
Другой провод соединял Пловдив с уже освобожденным Татар-Пазарджиком, в суматохе турки забыли его перерезать. Мы все от изумления лишились дара речи. Вообразите только! Находиться в логове зверя, кругом — треск ружейных выстрелов, и вдруг какая-то тонкая медная проволочка может донести ваш голос к своим! Боже правый, в ту морозную ночь это казалось согревающим лучом надежды!
«Попробуй, попробуй-ка!» — склонившись над вахмистром, Александр Петрович почти кричал.
Шутки разом смолкли. Притихшие драгуны впились глазами в своего командира, а он — еще никогда не видел я его таким торжественным, — невольно вытянувшись в струнку, руки по швам, рапортовал:
«Его превосходительству генерал-адъютанту Гурко, командующему западным освободительным отрядом…» Передаешь, Мирон? Так… Дальше… «Докладываю, Ваше превосходительство, что
Слова его были подхвачены мощным «ура». Мне казалось, что оно достигнет русских позиций прежде, нежели телеграмма. И еще об одном думал я, глядя на раскрасневшиеся от возбуждения бородатые лица. Я думал:
«Пошли, братцы, здесь нам больше делать нечего!» — сказал Бураго.
Едва мы вышли с вокзала, как раздался чей-то голос:
«Смотрите, смотрите напротив-то! Во всех окнах свет!»
«Напротив» находился ваш злосчастный ресторан, Фрэдди! Минутой позже мы ворвались в него. И пока содержатель излагал капитану поразительные сведения относительно турецкого главнокомандующего, драгуны успели поглотить всю снедь, какую только нашли.
Мой бай Никола, всегда голодный как волк, был, разумеется, в первых рядах.
«Идем, мистер, я кое-что припрятал и для тебя!» — сказал он и потянул меня за рукав, но тут громкий голос Бураго остановил нас:
«К пище не притрагиваться! Она отравлена!» — кричал он, размахивая каким-то пузырьком.
Многое видел я в жизни, но такого урагана криков и проклятий видеть еще не доводилось.
«Как?! Кто это?! Ах, сволочи! Не иначе — Сулейманова работа!»
И, знай, отплевываются.
«А этот старый хрыч куда смотрел? Тащите его сюда!» — проталкиваясь к несчастному синьору Винченцо, громче всех кричал бай Никола. Я не узнавал своего слугу. Волосы его были взъерошены, злобный и вместе с тем мученический огонь горел в глазах. Вообразите себя на его месте, господа. После десяти лет изгнания — ты наконец снова в родном городе. Твоя возлюбленная здесь, почти рядом, а тебя отравили!
«Фельдшера сюда! Где Короленко? Доставить немедля!» — Александр Петрович мгновенно овладел положением.
Но что, в сущности, мог сделать тотчас примчавшийся Афанасий Никитич Короленко? Уж не говоря о том, что был он ветеринарным фельдшером и драгуны в его глазах были не людьми, а чем-то вроде кентавров.
«Взгляните сначала, какой это яд!» — сказал я, когда мне удалось протолкаться к нему. В отличие от военной стратегии, до самого конца войны остававшейся для меня чем-то вроде китайской грамоты, медицина представлялась мне более доступной. Во время службы в Массачусетской милиции я частенько проводил часы досуга в обществе полкового врача за игрой в шахматы либо в приятных беседах о необъятности современной науки. Поэтому я взялся прочитать, что написано на этикетке. Пузырек был из тех, о которых рассказывали вы, Фрэдди, только пустой.
Содержатель-итальянец заморгал часто-часто.
«Я ничего не видел, синьоры! Клянусь мадонной, я ничего, ничегошеньки не знаю! Это все Стамо, повар! Потому что тут были турецкие паши… Кто же, кто мог подумать, что вы появитесь… и сразу же на кухню!»
Говоря по совести, он был прав. Драгуны сами накликали на себя беду. Я уже не мог сдержать смеха.
«Послушайте! — сказал я. — Если в пищу действительно подлито кротоновое масло, вас ожидает
«Бога ради, Миллет, перестаньте вы, наконец, говорить загадками! — взорвался Бураго. — Посмотрите на людей!»
«Кротоновое масло у нас используется как средство от запоров, Александр Петрович».
«А сие что означает?» — Он указал на череп и кости.
«В больших дозах это яд, но в пище, разбавленное…
Драгуны выслушали мои объяснения, но, желая все же наказать синьора Винченцо за пережитые волнения, завладели всеми напитками, какие только у него имелись. Однако капитан Бураго не дремал.
«Не пить! Бутылки оставить!» — приказал он.
«Нет, нет, синьоры!.. Берите! От меня в подарок! Я от души», — уговаривал и суетился содержатель ресторана.