Современная датская новелла

И жили мы с ним как-никак дружно, всегда были заодно и старались показать людям, какая должна быть настоящая семья.

Я выбросила сейчас в окошко герань. Вдребезги разлетелась. От горшка одни осколки, а поломанные цветы вперемешку с землей валяются посреди улицы. Пусть попробует сказать, что не выбросила ради него на улицу самое мне дорогое, или что не рвала на себе волосы, или не испекла хлебов с излишком на долю бедных, как оно и положено.

Ему бы самому и в голову не пришло, жадюга был и вечно денежки припрятывал. Ему же на свечи приходилось у него же деньги таскать.

Больно они быстро горят. Придется погасить, думает она, прекрасно зная, что из всех соседних домов за ней следят любопытные глаза. Знают ведь, что все так делают, но каждому охота поглядеть.

Без свеч сразу стало темней и холодней, и ей, наверно, тоскливо, бедняжке.

Как-то она будет теперь без меня, как-то я буду теперь без него, думает она, и на душе у нее тоскливо. Хорошо, что они вдвоем остались, и злобе их теперь конец. Всей злобе конец. Они судачили обо мне целых семнадцать лет, я-то знаю, и я устал от этого. Я устал от них и от их злобы. Другим не понять, но так оно было.

Я-то знаю, что я собирался повеситься, старый способ, взять да и повеситься у нас в сарае. Действительно ведь собирался, если разобраться, чтоб наказать их.

Они часто спорили из-за моей жизни, да я прежде их нашел выход, а теперь уж я им прощаю, что уготовили мне другой конец.

Все будут говорить, какой я счастливый, что оставляю двух таких хороших женщин. Они и вправду были хорошие.

Угощение их порадует весь городишко, и скоро они снова зажгут мои свечки. Так отчего не лежать мне теперь под своим сапогом счастливому и улыбающемуся, отчего их не уважить. В один прекрасный день он упадет и угробит кого-нибудь. Может, одну из них. Да меня это теперь не касается. Я умер.

Улла Далеруп

Один день, за ним другой день Перевод С. Белокриницкой

В июне у кого-то из них день рождения. В разное время суток они одеваются, раздеваются, едят. Были у них и дети, бессловесные слюнявые существа с неисчерпаемыми запасами слез, но потом они покинули родительский дом и теперь относятся к ним с презрительным снисхождением. Иногда они с трудом узнают свое жилище, потому что все дома на их улице одинаковые. Он работает в маленькой душной конторе, где в его обязанности входит собирать всю бумагу, которую шеф, сидящий по другую сторону письменного стола, швыряет на пол, она стоит у конвейера на фабрике. Обоим очень хочется изменить друг другу, но за всю жизнь так и не нашлось с кем. По воскресеньям он рыщет по парку среди плешивых газонов и обрывков бумаги из-под бутербродов в отчаянных поисках свойских ребят, которые приняли бы его поиграть в футбол, а она сидит за кустиками в трусах и лифчике и продирается сквозь огромные вороха газет, которые должен же кто-то прочесть, раз уж они потратились на подписку. У них нет холодильника, и они вывешивают продукты и пивные бутылки за форточки, отчего в их двухкомнатной квартире всегда темно. По утрам они мчатся друг за другом вниз по лестнице, торопясь каждый на свою работу, застегиваясь на ходу, они всегда бегут по левой стороне лестницы, потом перепрыгивают две с половиной плиты, составляющие тротуар, и против навеса для велосипедов вскакивают в трезвонящий трамвай. Вообще-то он не любит показываться с ней на людях. Под лампой в кухне у них всегда болтается на веревке колбаса на случай нежданных гостей, которые никогда не приходят. Иногда они получают некоторое удовольствие от близости в постели, а иногда сидят каждый в своем углу кровати, вцепившись в общее одеяло, и попрекают друг друга запахом пота. Иногда они так ссорятся, что заспанные соседи звонят в полицию, но полиция тоже хочет иметь покой по ночам, и оттуда никто никогда не приезжает. По вечерам, всегда в одно и то же время, он приближает лицо к загроможденному продуктами кухонному окну и тихо беседует с голубями, чтобы приучить их к своему голосу. В начале совместной жизни по пятницам они разъезжались по родительским домам, где разговаривали, по-детски коверкая слова, но в одно лето, когда была сильная жара, родители перемерли как мухи. На фабрике она стоит между другими женщинами в халатах у конвейера и подталкивает круглые шоколадки к круглым отверстиям, в то время как другие подталкивают продолговатые, квадратные и овальные. Тридцать лет она следит глазами за ядовито-зеленой стрелкой часов: «Вот сейчас биржа труда открылась», а во второй половине дня: «Теперь уже поздно». Каждое утро они едят овсяную кашу.