Современная демократия и альтернатива Троцкого: от кризиса к гармонии

Гитлер, например, считал полезной религию и саму свастику он изобрел в виде измененного креста, похожего на символы крестоносцев начала второго тысячелетия. В раннем христианстве свастика была известна как гаммированный крест (гамма́дион). Согласно Рене Генону, до конца Средневековья она была одной из эмблем Христа. Символ свастики использовала как личный знак и символ-оберег супруга последнего русского царя, христианка, немецкая принцесса Гессен-Дармштадтская, переименованная в 22 года (для замужества) в Александру Федоровну. Нацисты для обозначения свастики использовали термин Hakenkreuz («хакенкройц», дословно «крюковый крест», варианты перевода также – «кривой» или «паукообразный», но именно крест). Это слово не является синонимом слова свастика (нем. Swastika), также имеющего хождение в немецком языке. Потом исследователи обнаружили, что этот символ использовался многие века у многих народов. Но нам важно, что сами нацисты этим символом хотели выразить свою принадлежность не к индуизму или славянству, а именно к христианству.

«Правительство Рейха, – говорил Гитлер, – видит в христианстве непоколебимый фундамент морали и нравственности народа» (Речь 23 марта 1933 г. в Берлине).

Но верующие, по вполне понятным причинам, подвергают сомнению религиозность Гитлера. Для этого они указывают на его высказывания против священнослужителей. Однако все эти высказывания Гитлера касались исключительно церковных структур и их иерархов, служителей культа, а не самой идеологии. И наоборот, его слова в пользу религии касались именно идеи, веры, самой идеологии. Из этого следует вывод о том, что Гитлер был, несомненно, верующим человеком, причем горячо и искренне верующим. Он просто считал, что его понимание христианства вернее и лучше трактовки официальной церкви. Ее служители, он считал, извращают истинную веру.

* * *

Важно, какие конкретные нормы поведения внедряет та или иная религия, учение или убеждение. Поэтому эти вопросы о Боге я выношу за скобки моего анализа и больше касаться их не намерен.

Религиозный ренессанс последних десятилетий (рост влияния старых религий, рождение и быстрое распространение новых религиозных идеологий) заставляет многих философов и социологов обратить внимание на это явление. Например, Тоффлер заключение последней книги своей трилогии рискованно назвал «Тенденция к возврату в темные века». Однако анализ отношений «религия – демократия», проводимый современными маститыми философами, я не могу признать удовлетворительным.