Современная девочка. Алюн

Дождь не дождь, туман не туман, что-то мокрое, скользкое растекалось между землей и небом. И на душе было примерно так же — зябко и неопределенно. Алюн обрадовался оклику, незнакомым ребятам, но курить отказался: запаха не скроешь, домой хоть не приходи. Один раз попробовал — закаялся. Самому тоже не понравилось, а родители просто взбесились. И бровки подымал, и глазки округлял, и «не буду» сто раз заставили повторить, потом долго принюхивались к одежде, наверное, и карманы выворачивали. Аркадий — он тогда еще дома был — поднес к его носу кулак, очень выразительно сказал:

—      Сам чертей дам, если не усек. И так хлипкий, а то и вовсе скиснешь.

Аркадий, конечно, не курил и не пил, даже когда школу закончил и работать пошел. Наверное, кроме его ансамбля, ничего ему было не нужно. Родители же, чтобы не приучались сыновья, даже по торжественным дням не ставили на стол бутылки с вином. Мама специально научилась делать какой-то компот, который называла «напитком», им наполнялись хрустальные бокалы, чокались издали, символически. И как могла нравиться родителям такая постная жизнь?

Ребята подсмеивались (мамка курить не велит?), но не настаивали. Потоптались вместе, погуляли. Мокреть залезала в башмаки, под куртку, зябли руки, отсырел нос. Делать на улице было нечего, но отчаливать домой не хотелось, тем более, мама еще не завершила свой круг уколов, а отец последнее время приходит домой поздно. Болтали — ни о чем, слова пустыми шариками перекатывались от одного к другому.

Наткнулись еще на одного, его Алюн совсем не знал. Тот мыкался по тротуару из стороны в сторону: выбрав нужное направление, сосредоточившись, пробегал несколько шагов и замирал, вибрируя, сводя плечи, стараясь удержать равновесие, но его опять начинало мотать поперек бульвара, пока не вырывался из этого зигзага и снова не совершал рывка вперед на несколько метров.

—      Ну, Гузька, допрыгаешься до милиции, — сказал один из ребят. — Не дадим пропасть человеку, а? Пока не появились представители власти или члены родительского комитета, поможем? Где ты нахрюкался, Гузька?

—      Именины у меня, — миролюбиво ответил Гузька, растопыривая руки, чтоб удобнее было подхватить его с обеих сторон.

Алюн мог благополучно свернуть домой, но любопытство толкало его вслед за Гузькой и его приятелями. Алюн боялся пьяных, обходил стороной и так близко еще никогда не сталкивался с ними. Судя по мирному Гузьке, бояться было нечего, а вот посмотреть было на что. Гузька болтал всякие пустяки, пробовал петь, вывертывал ногами всякие смешные штуки, и Алюн, шагая сзади, подтанцовывал ему.

Алюну вдруг стало весело: совсем не так противно, когда пьяный, не обязательно же бегать с ножом и ругаться матом, можно веселиться, как Гузька, смешить товарищей.

Алюну очень хотелось увидеть, как встретят Гузьку родители, но когда они ввалились в подъезд и подошли к Гузькиной квартире, тот пошарил в карманах, достал ключ, отдал приятелю:

—      Открывай. Дома — никого. Родители мне — полную свободу. Именины-то мои, и друзья-гости были мои. А родители умотали к тетке. Заходи!

Такого Алюн себе даже не представлял, чтоб его родители «умотали к тетке» на весь вечер, оставив его с какими хочешь друзьями. И он зашел в квартиру, где на столе еще было полно всяких вкусных вещей, во всю мощь орал невыключенный телевизор.

Немного протрезвевший за дорогу Гузька достал из холодильника недопитую бутылку вина, и Алюн сел вместе со всеми за стол. Ему было весело, свободно.

Выпили они только по рюмке (больше вина не оказалось), а потом слушали магник и плясали. Тут уж Алюн, над которым посмеивались, как над «маменькиной дочкой», показал класс, никто перетанцевать его не мог. Он позабыл обо всем — о маме, о доме, о том, что в чужой квартире: захлестнуло то самое упоение, какое он испытывал, когда мог взахлеб отдаваться танцу, увлек в танец своих новых приятелей, но они не чувствовали ритма, вертелись и топали изо всех сил, и все равно Алюну было хорошо, комната стонала и вибрировала до тех пор, пока из соседней квартиры не заколотили в стену.

Спохватившись, Алюн помчался домой и впопыхах налетел на отца, забыв даже о выпитом вине. В последний миг затаил дыхание — и вот допрос и вся та сцена, которая так часто повторяется в жизни Алюна, что ему наперед все ясно: допрос — мораль — раскаяние. Но раскаяться все же нужно так, чтоб выглядеть в лучшем свете, и, растягивая паузы между вопросами отца и своими ответами, он придумывал...

— Где пил?.. С кем?..

Несмотря на эту тягостную сцену, Алюн был благодарен и Гузьке, и тем ребятам, с которыми так отлично провел время. И выдавать своих новых приятелей он не собирался. И придумал: гулял один, потом к нему подошли какие-то парни, от них пахло вином. Стали приставать. Он сопротивлялся, но не очень, так как их — «целая шайка». Заставили его несколько раз глотнуть из бутылки, прямо насильно вливали, двое держали за руки, третий за голову, четвертый вливал, хотя он и пытался сцепить зубы. Сами они тоже пили из горлышка по очереди.