Современная девочка. Алюн

Придя на репетицию немного раньше, Володя увидел сидящую у рояля Симу. Освещенная снизу светом рампы, она была так необычно привлекательна — белоснежная блузка и красный вязаный жилет, — что он на цыпочках прошел через темный зал и потихоньку сел в первом ряду. Выходит, чтоб увидеть красоту человека, нужны и фон, и освещение — то, что умеют уловить художники?

Сима, медленно перебирая клавиши, играла в полтона, слегка покачиваясь, волосы скользили по плечам, цеплялись за жилет, вздрагивал на лбу тщательно уложенный завиток, мерцала приколка. Все двигалось, жило: сама Сима, ее отражение, руки, звуки, исходящие будто не из рояля, а из ее пальцев...

Раньше они вместе учились, но Володя не замечал Симу, как и других девчонок, да и переносил на нее и Лену Штукину свое отношение к Игорю Мищенко, потому что они обе были героинями компашки.

С тех пор как отделилась женская школа, он Симу не видел — до Дворца пионеров. Лена уехала, а Сима — перед ним, совсем новая. Она не красива, нет, но — необычна, а ведь изображенные на полотнах женщины, которые волновали его и чем-то привлекли художников, тоже не всегда красивы, не обязательно красивы — они значительны.

Сима перестала играть, но не обернулась. Сидела неподвижно, прислушиваясь к чему-то, и Володя подумал, что музыку тоже, наверное, можно запоминать и повторять, как стихи, соглашаться или спорить с композитором, как и с поэтом.

—      Сима, здравствуй! Что ты играла?

—      Шопен...

Помедлив, Сима повернулась к нему. Лицо ее, освещенное снизу, тоже было необычным. Яркими пятнами выступали скулы, подбородок, кончик носа, тени ложились у немного выпяченных губ, шли бороздками кверху, совсем западали глаза, и чисто, нежно сиял лоб. Володе захотелось убрать с него искусно уложенный кренделек, отколоть шпильку, пусть волосы ниспадают назад, освободят чистые линии лба.

—      Сима, подари мне...

—      Что? — Сима приняла его торжественный тон, угадала за ним что-то большее.

—      Музыку... Я плохо, я совсем не знаю ее.

—      Хорошо. А как?

—      Играй и объясняй.

—      Ну не здесь же! Знаешь, приходи к нам домой. И мама будет рада.

Ему нравилось у Симы, но бывал он у них редко, сдерживал себя, приучая к самодисциплине, и очень гордился, что не нарушается обычный деловой ритм: спорт, школа, уроки, занятия языками, библиотека, книги. Сюда вклинивались репетиции во дворце, кое-какие хозяйственные мелочи, занятия с Рябовым, не часто, но насыщенно, с толком, к этому он и Алика приучил.

Совсем особыми были вечера у Симы. Приобщаясь к музыке, он радовался: все это нужно, пусть новое бесконечно вливается в него, жажда познания никогда не иссякнет.

Теперь в библиотеке Володя брал книги не только по живописи, истории и литературе, не только стихи на немецком, польском и английском языках. Стоило Симе сыграть что-нибудь новое, он сразу искал, что написано об этом произведении, о человеке, создавшем его, поражал потом Симу и Елену Константиновну своими познаниями. Они воспринимали музыку слишком эмоционально, чувствами. Володе не совсем нравилась манера исполнения, которая перешла к Симе от ее мамы, — немного чувствительная, расслабленная. Сам он, если бы учился, если бы умел, играл по-другому, напористее, энергичнее, чаще нажимая на педаль, утверждаясь. Как тот однорукий музыкант, исполнявший в филармонии фортепьянный концерт французского композитора Равеля, написанный им для своего друга-музыканта, потерявшего правую руку во время первой мировой войны. Такое мощное красочное звучание, будто концерт исполнялся в четыре руки! Вот на что способен человек!

Симин дом — необычный. Каждый в нем — отдельно, каждый занят собой. Отца Володя почти не видел. Он ездил по области в бесконечных, сменяющих одна другую командировках. Домой приходил поздно — и сразу в свою комнату, не вникая в жизнь женщин.

К Симиной маме приходили ученики, она всегда торопилась. Слушала их упражнения, что-то делая на кухне, кричала оттуда: «Ля! Ля!», или: «Си, си!» — и выбегала, жуя на ходу, у нее не хватало времени даже толком поесть. С Симой, кажется, она общалась только во Дворце пионеров. У Симы шла своя жизнь. Всюду ноты, кипы нот. Изредка, когда на Симу находил хозяйственный стих, все это было уложено, но Елена Константиновна быстро все расшвыривала, приводила комнату в ее обычное состояние.