Современная финская новелла

Но когда дверь за мамой захлопнулась, Ева подошла к елке и включила гирлянду, а сама улеглась рядом на ковре. Она лежала на спине, задрав ноги, закинув руки за голову, и, прищурясь, глядела на огоньки, мерцавшие среди веток. Стояла такая тишина, что можно было придумывать про себя все, что хочешь, не боясь, что тебе помешают. И она стали придумывать, как будто ее сбила машина, и теперь она, Ева, при смерти. Она вытянула ноги, раскинула руки в разные стороны — и вот она лежит уже на больничной койке, с забинтованной головой. Мама и папа, то есть Ян, склонились над ней с бледными и печальными лицами. А Ян чем больше смотрит на нее, тем больше бледнеет, и глаза у него делаются все несчастнее. Вот он осторожно, чтобы не причинить ей боль, садится на край кровати, берет ее руку в свою и умоляет, чтобы она не умирала, не покидала его. А ей все равно очень больно, когда он вот так берет ее за руку, но она мужественно терпит боль и только тихонько стонет. Тут его глаза наполняются слезами, и голос дрожит, когда он говорит, что его маленькая храбрая девочка дороже для него всего на свете — лишь бы она была здорова, а все остальное не важно, что он бросит Пегги и вернется домой насовсем. Но она сама так слаба, что не в силах ему ответить, — к тому же Ева еще не решила, что лучше — выздороветь или умереть, чтобы мама с Яном остались одни и плакали у ее постели. Как только она заколебалась, все вдруг исчезло. Лежала она на ковре под елкой, и глядел на нее только самый маленький елочный ангел — крылья у него были короче, чем у остальных, и он всегда казался чуть удивленным.

— Пегги, — сказала она вполголоса. — Piggy[17].

И сама обрадовалась, как здорово придумалось про Пегги! Начисто забыв свою смертельную тоску, она вскочила и заходила по комнатам, а потом вошла к маме. Стоя перед маминым зеркалом, она подтянула брюки и одернула джемпер. Потом вернулась в свою комнату и уселась в кресло, поджав под себя ноги в шерстяных носках.

«Конечно, все из-за Пегги», — думала она.

Бывая у Яна, она иногда вдруг решала подразнить Пегги. Тогда она вытаскивала из шкафа старую коробку из-под ботинок, полную фотографий, шла с этой коробкой к Яну и раскладывала перед ним карточки. Она выбирала самые давние и спрашивала, с кем это он тут, прекрасно зная, что с мамой, и приставала: «А вы уже были тогда женаты? А я родилась? А вы радовались, когда я родилась?» И тут уж Пегги могла хлопать дверью сколько влезет, или долго-предолго говорить с кем-нибудь по телефону, или идти на кухню и злобно греметь посудой.

Но иногда Пегги злилась, даже если никто ее не доводил. Тогда виноват оказывался Ян со своими обычными выходками. То он забывал выполнить какое-нибудь важное поручение Пегги, то, потеряв страницу из рукописи, заставлял Пегги искать ее и кричал, что это все из-за нее, или приводил гостей после полуночи, а то приглашал кого-нибудь из приезжих приятелей пожить у него недельки три. Когда живешь с Яном, то все это в порядке вещей, но Пегги почему-то никак не может понять, что его не переделать.

А телефон все не звонил. Ева напряженно вслушивалась в тишину, и с каждой минутой ждать становилось труднее и труднее.

Мама вернулась уже в первом часу, неся в одной руке тяжелую сумку, а в другой — коробку с тортом. Она пошла на кухню и принялась перекладывать покупки в холодильник, а Ева, встав рядом, спросила, с чем торт. «Марципановый, — ответила мама и ласково похлопала Еву по щеке — это же самый вкусный!» Потом мама подогрела на сковородке запеканку, и они сели на кухне перекусить. Ева выковыряла одну за другой все изюмины и выложила из них каемку на краю тарелки.

Потом мама накрывала стол для кофе, а Ева ходила за ней по пятам. Мама спросила, какие бы Ева подала чашки, и велела наполнить сахарницу и свернуть салфетки. Ева должна учиться все делать быстро, а не возиться с каждой салфеткой, говорила мама, а так они вообще ничего не успеют. Ничего страшного, если салфетки свернуты чуть-чуть по-разному и рождественская звезда на некоторых не видна целиком. Когда Ева будет сама принимать гостей, им, наверное, придется сто лет дожидаться, пока подадут на стол.

— Может, ты все-таки скажешь, кто к нам придет? — прервала Ева.

— Ну хорошо, — мама сделала вид, что поддалась уговорам, — тот, кого ты знаешь — Трюггве. Но кто придет вместе с ним — это секрет!

Ева была страшно разочарована: это уже выше человеческих сил — выдержать столько всего в один день! Тоже мне великий подарок — Трюггве, чтобы делать из него сюрприз! Конечно, он иногда ходил вместе с мамой на концерты, как будто им мало встреч на работе. Но Трюггве — это только Трюггве и больше ничего. Неужели мама думает, что Ева упадет в обморок от счастья, когда он наконец явится?

— А что, Трюггве женат? — спросила Ева.

— Нет, — ответила мама как-то неуверенно. — Он разведен, как мы с папой.

Ева посмотрела на маму, и ей вдруг непонятно почему сделалось не по себе.