— Кстати, Грожан, не далее как на прошлой неделе она говорила в мясной лавке, что твой сепаратор — это рассадник заразы. А директор — ничтожество. Достаточно посмотреть, сказала она, как он воспитывает своих детей.
Грожан махнул рукой, словно отгоняя муху, и компания покатилась со смеху. Все эти господа, в прошлом сорванцы и шалопаи, были некогда учениками Крапивы, и это они придумали ей такое прозвище.
Во второй половине дня разнесся слух, что бывшая учительница так и не встала и что маленькая Анжела, придя из школы, нашла ее в той же позиции. Сильвия Маро, мать Анжелы, принесла ей поесть, но та отказалась. Вечером в «Меридиане» говорили только о ней.
Откуда она приехала? Никто уже не мог припомнить. Да и знал ли это кто-нибудь раньше? Старик Блеро рассказывал, что, когда она здесь появилась, лет сорок назад, она была еще хороша собой. Но никто из местных мужчин не сумел добиться у нее успеха. Говорили, будто не один ухажер схлопотал от нее по физиономии, но кто именно, точно не знали. В школе удары линейкой сыпались направо и налево. Каждый из ее учеников получил свою порцию, и у большинства воспоминание было еще свежо. Вся деревенская детвора прошла через ее руки, так что за тридцать с лишним лет набралось немало людей, у которых были с ней счеты. И тем не менее многие действительно были ей обязаны. Никогда, ни до, ни после нее, школа не добивалась таких хороших результатов на экзаменах. Она воевала с родителями, добиваясь, чтобы лучших учеников посылали в город учиться дальше. Это стоило недешево.
— Да черт с ними, с вашими деньгами! — заявляла она. — Пройдет лет двадцать, и они все равно обесценятся. Зато ваши дети…
Вспоминая этот довод, мужчины хохотали. Потому что сама Крапива была скупа и считала каждый грош. Всю жизнь она копила и почти ничего не тратила. Одежду донашивала до дыр. И, несмотря на большие каникулы, никогда не ездила отдыхать, как другие школьные учителя. Куда там! Она все лето копалась в саду, варила варенье, консервировала на зиму овощи и фрукты. Крапива жила скудно и трудилась, не жалея сил. Сначала она купила дом, совсем крошечный, на краю деревни, и жила там, на отшибе, ни с кем не общаясь. Затем с годами стала приобретать земельные участки. Сначала фруктовый сад, потом небольшой луг, который она сдавала в аренду Маро, своему ближайшему соседу. Потом поля, разбросанные там и тут, которые либо тоже сдавала в аренду, если находила охотников, либо оставляла под залежью. При всей своей скупости в деньги она не верила. Равно как и в ценные бумаги и даже в золото, ибо его ничего не стоило украсть. Земли — вот во что она вкладывала свои сбережения. Ведь участок нельзя ни потерять, ни украсть. В тот вечер, за столиком кафе, шел подсчет аров и гектаров — прекрасная задача для ее бывших учеников. Опись земельной собственности была составлена с высочайшей точностью.
— Забыли еще клинышек леса за кладбищем. Вообще-то лес так себе, но там есть три отличных дуба и великолепный молодой вяз. Это тоже кое-чего стоит.
— Добавьте сюда десятка три тополей на спуске к болоту, которые она купила у покойного Мерлена.
— Да еще спаржевое поле Пеньо, это никак не меньше тридцати пяти аров.
Общая площадь ее владений достигала семи с половиной, а то и восьми гектаров. Это было очень много, в особенности для человека нездешнего. Ибо Крапива все сорок лет так и оставалась для них приезжей. Она знала всех, и все знали ее, но она ни с кем так и не подружилась и всех вокруг презирала.
— Что за народ эти местные — одни слюнтяи да недоумки! — приговаривала она на каждом шагу.
И местные не оставались в долгу; они не прощали ей резкость и прямоту суждений, ее манеру делать выговоры или давать советы, которых у нее никто не спрашивал. Простить это было тем более трудно, что ее выпады всегда имели под собой основание. Пока она говорила о других, с ней невозможно было не согласиться. Но вот очередь доходила до вас, и пощады ждать не приходилось: она не стеснялась сказать вам в глаза, что вы болван или жулик. Это она провалила на выборах предыдущего мэра, высказав ему при свидетелях всю правду в глаза. Нового мэра она тоже не щадила, так как считала, что они одним миром мазаны. Старый кюре обходил ее стороной: она была законченной безбожницей. Не верила ни в бога, ни в черта.
— Все это фарс, — говорила она, — фиглярство. А цель одна — не дать людям выбраться из грязи.
В голове у нее бродили смутные социалистические идеи. О, ничего радикального, и все-таки… Владелец местного замка не питал к ней нежных чувств. Она так преподавала детям историю, что в деревне постепенно менялось направление умов. Теперь уже никто не почитал, как прежде, богатство и власть.
— Что ни говори, — заявил Грожан, когда кафе закрывалось, — но Крапива — это личность. Мы все ей чем-нибудь да обязаны.
— Как же, как же, — заметил кто-то. — Все через ее руки прошли, и все острекались. До сих пор по телу зуд идет.
Разошлись, посмеиваясь.