Современная французская новелла

То, что он не рассказал Женевьеве о Приере, и была как раз Леонора. И старшая мадам Тибо, конечно, его узнала, он был в этом твердо убежден. Дочь ее уехала? Да бросьте вы! В те давние времена именно сама мадам Тибо их и встречала. Впрочем, тогда, в первый вечер, они ее не видели — приехали слишком поздно. Ворота были на запоре. В сущности, они нарочно выехали на ночь глядя, потому что знали: ключ от комнаты лежит в углублении под толстым корнем тополя, выступающим из земли по ту сторону ограды. Они распахнули тяжелые металлические створы, ввели машину, снова заперли ворота, убедившись, что щелкнул язычок замка, и пошли через сад к своей комнате. Приере был в их распоряжении. Спала ли нимфа на краю бассейна? Леонора на ходу щипала листья кресс-салата. «И лютики», — сказал Поль. «Плевать я хотела на твои лютики», — промурлыкала Леонора. Они смеялись, открывая стеклянную дверь, смеялись, разбрасывая одежду по комнате, смеялись и тогда, когда Леонора касалась языком его груди и шеи, уверяя — вот выдумщица, — что он сладкий, как конфета, и мечтательно шептала, что обожает его, что от него пахнет бриошами.

Спали они нагие. А вот Женевьева надела ночную сорочку и тоненькие белые шерстяные носочки, ноги у нее стали как у китаянки.

Такова она, жизнь, — такие непохожие женщины сменяют друг друга. Он попытался забыть, но безуспешно.

Дверь не сразу пожелала открыться, зато потом распахнулась бесшумно. Должно быть, часа два-три утра. Бормотание воды — она была совсем рядом — укутывало городской гул в успокоительную хрустальную вату. Что за бессмыслица — хрустальная вата, — тоже еще поэт нашелся!

Негромкое ква-ква — такое знакомое нежно-влажное кваканье промчалось через весь сад. Это лягушки-древесницы собрались на ночной бал.

Раздувая ноздри, он ловил теплый запах меда. В живой изгороди был просвет, вернее, два стволика немного расступились, как бы давая проход. Застань его здесь Женевьева, он наверняка бы сконфузился. И наверное, не разозлился бы, а расстроился. Неприятно, когда тебя застают за таким занятием, как подглядывание.

В темноте медленно передвигалась светящаяся точка. Мало-помалу он уловил равномерность этого движения и разгадал его суть: лежа на низкой кушетке, женщина курила. А он стоял здесь, чувствуя, как его бьет дрожь, как затекли ноги. Может, это Леонора? Возможно, и она. Такой же сладкий дым от сигареты. Его всегда раздражало, когда сигарету докуривали до конца, дым тогда становился каким-то едким. Леонора тоже курила такие сигареты, курила с наслаждением — возможно оттого, что к курению, в сущности, так и не пристрастилась. Оно в ее глазах было как бы роскошеством, сопутствующим любовным утехам. Ах, до чего же хороша была эта юность вдвоем.

Иногда Леонора приезжала сюда через Драпо. Он встречал ее на Турском вокзале с огромным стеклянным потолком. Вокзал этот был похож на все французские вокзалы, построенные Бальтаром, — все они одинаково походили на детскую игрушку.

Всякий раз он появлялся слишком рано и, чтобы убить время до 23 час. 15 мин., шагал вдоль состава, приглядываясь к орде понурых людей, выплеснувшейся из вагонов. Почему-то все вновь прибывшие говорили неестественно громкими голосами, будто дорога не только пробуждала их ораторские способности, но и вызывала на откровенность. Ему здесь было не по себе. Зато Леонору восхищало на вокзале все, особенно железнодорожные рельсы, хотя в конечном счете по этим рельсам прибывал ничем не примечательный трудовой люд. Эти люди никуда не ехали, они просто возвращались к себе — вот и все.

В наши дни все дороги электрифицированы, но в те годы паровоз долго пыхтел, прежде чем начинали лязгать вагонные буфера. «Тюх, тюх, тюх, тюх…» Леонора следила за маневрами паровоза в непонятном восторге. Однажды в один холодный вечер, когда в воздухе висела туманная изморось и он вынужден был вести машину медленнее обычного, он прибыл на место встречи, когда вокзал уже был забит пассажирами — одни выходили из вагонов, другие садились в них. Леонора ждала его; уткнувшись в меховой воротник, в надвинутой на один глаз шапочке она неподвижно застыла возле паровоза, и ноги ее обдавало теплом его дыхания. Он решил, что она очень похожа сейчас на Вивьен Ли в «Анне Карениной», но не решился сообщить ей об этом. Красота Леоноры была вовсе не случайным даром богов — она была именно такой, о какой он мечтал. Вот Женевьева, та ни на кого не походила, ни на одну женщину, которую он знал. Этот выбор был сделан совсем по-иному, что, впрочем, не гарантировало душевного покоя.

Взошла луна какого-то сернистого оттенка. Светившийся вокруг нее ореол только уродовал ее.