Современная французская новелла

Когда ему исполнилось десять лет, его послали в погреб за бутылкой шампанского, что было не слишком-то мудро со стороны взрослых. В погребе стояла застоявшаяся, чуть затхлая сырость. Ступеньки были скользкие. Огромная жаба восседала по своему обыкновению на пороге, подстерегая комаров, облепивших плети дикого винограда, и даже не тронулась с места при его появлении. Не так уж весело в день своего рождения спускаться в погреб… Но когда Поль выбрался оттуда, стуча зубами после этой, в сущности, не такой уж промозглой сырости, с двумя бутылками Крамана в руках, он остановился, любуясь четким кружевом тени, которую отбрасывала на стену жимолость при свете луны, поднявшейся над крышей погреба. К тому же от этого пьянящего, терпкого запаха у него закружилась голова. Мать обнаружила его сидящим у стены, почти хмельного, уткнувшегося лицом в цветы. Он прекрасно помнил, что в этот вечер дедушка спросил его, не хочет ли он пойти с ним на охоту. И тогда только он понял, почему мужчины вечно возвращаются домой с охоты несолоно хлебавши. Дед ни разу не выстрелил, он вообще никогда не стрелял. С дрянненьким ружьецом под мышкой он шагал по полям, зажав трубку в зубах, а зайцы спокойно улепетывали прямо из-под носа у его охотничьего пса. Денары были совершенно правы, покупая дичину у «Фрер и сыновья», он сам тоже не стрелял, только делал вид, дурачок. И Леонора не любила убивать.

Женщина из соседней комнаты поднялась с места. Разглядеть ее издали он не мог, различал лишь силуэт. Она была высокая, руки светлым пятном выделялись на фоне платья. Она вошла в свой номер, не закрыв окна, и даже не зажгла света. Слышно было только, как слабо скрипнула кровать. Больше ничего.

Они проснулись поздно. Поль с трудом выбрался из бесконечного блуждания по мучительным закоулкам сна. Несколько раз среди отрывочных сновидений выступало вдруг лицо Леоноры, опрокидывая и без того уже смещенный хронологический порядок событий и сцен, которые он извлекал из глубины своей памяти. Словом, ночь выдалась малоприятная.

Их разбудил вовсе не пляшущий у них на постели солнечный лучик, пробившийся в просвет между неплотно задернутыми атласными занавесями, и даже не появление горничной, принесшей им завтрак в десять часов, разбудили звуки — кто-то упражнялся на рояле. То, что играли, не было похоже на непрерывное звучание гамм или на тягучие механические этюды Черни с постепенно возрастающей трудностью. В свежем утреннем воздухе лились звуки «Хорошо темперированного клавира», исполняемого легко и радостно, — видимо, музыканту доставляла наслаждение собственная игра.

Женевьева, закинув руки, в каком-то упоении поскребла ногтями кожу на голове. Он, до чего все-таки чудесно, когда тебя будят такие звуки! Она вскочила с постели, прижала ухо к стене, разделявшей их комнату с комнатой № 5,— музыка лилась оттуда. Нет, ты только послушай, это же настоящая виртуозка.

Теперь рояль уже звучал громко, в полную силу, словно и его вдохновила музыка; сначала сыграли «Матушку-гусыню», затем «Бергамаску», перескочили на «Гимнопедии». Нет, она определенно веселый человек. Слышишь, что она играет? Равеля, Форе, Сати… Все любят французскую музыку, только никто в этом не признается, особенно так, как она! Женевьева развеселилась. С некоторых пор она не скрывала своего восхищения теми, кто избрал своей долей одиночество и сумел превратить его в утонченное наслаждение, — точка зрения женщины «чересчур замужней», как со смехом говорила она сама знакомым, а если и Полю случалось быть при этом, то говорила об этом с легкой улыбкой извинения.

Еще накануне они решили осмотреть Азей-ле-Ридо, и потому надо было поторопиться.

Небо к утру совсем очистилось. «Вот уж никак не думал, луна была ночью такая…» Поймав удивленный взгляд Женевьевы, он не посмел признаться ей, что провел половину ночи без сна.

При ярком утреннем свете сад казался меньше. Пес подошел к ним в надежде получить кусочек и, так как у них не оказалось ничего вкусного, разочарованно побрел обратно. Гладиолусы слегка подвяли, но стояли все так же прямо. Старик в комбинезоне копошился в огороде, астматически дыша. Сквозь зубы он бормотал: «Вот чертов камень. Ох, земля-то нынче не та, что раньше…» Полю вдруг почудилось, что и он тоже постарел до времени, и он внезапно обнаружил, что прошлое было вовсе не таким, каким ему казалось, — вовсе это не тихое прибежище и не душевный комфорт. Ему стало грустно.