Современная японская новелла 1945–1978

За несколько десятков лет Macao ни разу не теряла драгоценностей, ни своих, ни чужих, и для нее это был жестокий удар. Состарившись, она так привыкла время от времени доставать свои камешки из шкатулок и любоваться ими, а теперь одного из них не стало. Масаё почему-то вспомнилась безвременная смерть ребенка, которого отобрал у нее Дансаку Морисита. Она рассталась с ребенком, едва отметив седьмой день его жизни, и с тех пор его не видела, ничего о нем не знала, разве только слышала краем уха, что здоров. Она даже старалась забыть о нем, а потом и правда совсем забыла, запутавшись в бесчисленных любовных приключениях, — и вот внезапно этот ребенок умер от пневмонии, и ей сообщили об этом лишь через несколько дней. «И это все мое материнство?» — потрясенно думала она тогда. Обезумев, она побежала в Адзабу, в особняк Мориситы, но столкнулась там лишь с высокомерием знати. Даже после смерти ее ребенок, сын аристократа от безродной наложницы, стоял на социальной лестнице так высоко, что родной матери не позволили проводить его в последний путь.

Когда она кое-как добралась из дома Мориситы к себе домой, ее ждал там человек, предложивший ей стать его женой. Добрый и понимающий, он все-таки не мог утешить ее. Масаё вышла за него замуж и несколько лет жила спокойно, но в конце концов опять предалась разгулу, и он лишь беспомощно взирал на все это, не в силах что-либо изменить. Он не проклинал жену и не жалел ее. Он просто заболел и умер, успев нажить большое состояние игрой на бирже в период японо-китайского «инцидента». Масаё получила огромное наследство.

С тех пор она вела вдовью жизнь, находя отраду в работе над драгоценными украшениями, и даже к концу войны не испытывала недостатка ни в вещах, ни в деньгах. Будучи вдовой с вещами и деньгами, а самое главное — с прошлым, она могла позволить себе все, что угодно, и при этом не притворяться, будто неохотно уступает домогательствам мужчин. Прошлое служило ей своего рода лицензией, и никто не смел ее осуждать. Ее неувядающая красота вызывала всеобщее восхищение: поговаривали даже, что тайна этой красоты как раз и кроется в ее любовных историях. Ну, а после войны настали новые времена, теперь можно было жить свободно, невзирая на любые пересуды. У Масаё сгорел дом, но ей на редкость повезло: она не только спаслась сама, но спасла драгоценности. И вот уже второй десяток лет она живет полной хозяйкой в этой роскошной квартире.

Но к чему ее шестидесятилетнему телу эта затянувшаяся молодость?

Горничная радостно приветствовала рано возвратившуюся хозяйку, но та молча сняла кимоно, переоделась в нарядное домашнее платье с цветочным узором и без сил упала на диван.

— Маки-сан, можешь идти домой. Я уже ложусь.

— Вы плохо себя чувствуете?

— Нет. Просто устала.

— Приготовить ванну?

— Не нужно, я сама.

— А как же Ёко-сан? Она не обедала.

— Успокойся. Я сама ее покормлю.

Горничная славная, заботливая женщина, но быть с ней вдвоем невыносимо. Не потрудившись даже смыть косметику, Масаё легла в постель, но заснуть не могла. Просто отдыхала и не мигая смотрела на расписанный цветами потолок. Пообедать она не успела, но голода не ощущала. Диету Масаё соблюдала только по утрам, за обедом и ужином ела обильно, не хуже Ёко, но сейчас она была не в состоянии думать о еде. Она вообще ни о чем не думала. С утратой камня в ней словно возникла пустота величиной во многие тысячи камней.

Так продолжалось до позднего вечера. Так могло бы продолжаться и до утра, если бы Ёко почему-нибудь не пришла. Без движения, с открытыми глазами, Масаё лежала словно мертвая. С трудом верилось, что она дышит — так было тихо. Тело ее, такое пышное по утрам, когда она вставала и одевалась, сейчас, в постели, казалось крохотным.

Ёко вернулась к полуночи. Тетя давала ей на карманные расходы вполне достаточно, но она все равно подрабатывала по вечерам. Впрочем, нередко это был лишь предлог, чтобы не приходить домой допоздна. Она встречалась с мальчиками, приучилась к виски с содовой. Вот и сегодня пришла раскрасневшаяся, довольная.

— Добрый вечер!

— Наконец-то. Проголодалась?

— Ага. Ничего не ела, только нигири. Ужасно вкусные были. Я две штуки съела, вот таких здоровых. Все прямо рты поразевали.

Даже не заметив, в каком состоянии находится тетя, Ёко прошла в свою комнату. Некоторое время было слышно, как она напевает себе под нос модную песенку и чем-то громыхает, потом все стихло. Ёко всегда легко засыпала, а сейчас она была еще и под хмельком, и ее мгновенно сморило.