Современная языковая ситуация и речевая культура: учебное пособие

Ярко выраженная конфликтогенность, нагнетание отрицательной экспрессии, которые характеризуют разные формы современной речи, несомненно, оказывают отрицательное воздействие на личность. Тексты, насыщенные жаргонной лексикой, часто апеллируют не к разуму читателя, а к весьма примитивным эмоциям. Так, в заглавиях произведений массовой литературы последнего десятилетия, как в зеркале, отразились агрессивность и конфликтность, ставшие яркими приметами эпохи глобальных перемен в жизни страны: «Вкус убийства», «Почти невероятное убийство», «Обреченный убивать», «Убийство футболиста», «Трех убийств мало», «Налог на убийство», «Мне давно хотелось убить», «Придется вас убить», «Убить, чтобы воскреснуть», «Убийство в доме свиданий», «Убийца поневоле», «Назначаешься убийцей», «Десерт для серийного убийцы», «Я – убийца», «Я убью тебя, милый», «Убийство и Дама Пик»; «В объятиях убийцы», «Карлик-убийца», «Мой желанный убийца», «Киллер из шкафа», «Киллеры в погонах», «Антикиллер», «Высший пилотаж киллера», «Юрист: дело рыжего киллера», «Мой любимый киллер», «Розы для киллера», «Закон киллера», «Александр Солоник – киллер мафии», «Александр Солоник – киллер на экспорт», «Сам себе киллер», «Время киллера», «Киллер. Работа по душе», «Призрак киллера», «Ликвидатор» и др. (авторов произведений мы не указываем, поскольку авторство в данном случае несущественно).

Языковые предпочтения современной языковой личности, воплощенные в заглавиях, «ментальный словарь» современника связаны с массированным вторжением разговорной стихии и субстандарта в текстовое пространство. Примечательна чрезвычайная активность слова киллер. В синонимической оппозиции убийца – киллер слово киллер специализируется с семантическим компонентом «вид профессиональной деятельности». Оно символизирует обытовление убийства, превращение исключительного, греховного, морально осуждаемого действия в бытовое, приземленное, а в женской (толерантной) интерпретации даже симпатичное действие. Особенно показательны оксюморонные сочетания: «Мой любимый киллер», «Мой желанный убийца», «Киллер. Работа по душе» и др. Жаргонная лексика стала основной (или, в лучшем случае, заметной) лексической составляющей большинства произведений массовой литературы. «Для низовой массовой литературы язык не является эстетическим объектом, материалом для обработки. Она стремится к натуралистическому, но образному воплощению языкового быта» (Быков, Купина 2006:104). Впервые в истории отечественной словесности субстандартная лексика, тюремноворовской жаргон, «русская феня» становятся компонентами заглавий (раньше ненормативные включения возможны были лишь внутри текста). Таким образом автор дает своеобразный сигнал, сразу определяя то языковое и ментальное пространство, в которое он приглашает своего читателя: «Привет, уркаганы», «Бомба для братвы», «Прощай, пахан», «Маслины для пахана», «Лох и бандиты», «Путана: кукла для утех», «Королева отморозков», «Отморозки бьют первыми», «Мочилово», «Люберецкие качалки, рэкет, крыши», «Фраер вору не товарищ», «Дикий фраер», «Менты», «Мент обреченный», «Мент», «Мент в законе», «На дело со своим ментом», «Подруга мента», «Сыскарь», «Катала», «Последний трюк каталы», «Кидала», «Кодла», «Дембель против воров», «Заказуха», «Баксы не пахнут», «Большие бабки», «Леди стерва», «Хабалка», «Разборка», «Заказуха», «Разборки авторитетов», «Заговор фраеров», «Воровской общак», «За базар ответим» и др. Н.А. Купина справедливо связывает тексты романов-боевиков с особенностями современной языковой ситуации: «Если спроецировать язык текста романа-боевика» на современную языковую ситуацию, то можно заметить, что в тексте реализуются тенденции, связанные с такими гранями либерализации русского языка, как его вульгаризация, активизация низкого (жаргонного и грубопросторечного пластов нелитературного языка), редукция высокого (даже при описании человеческих утрат), детабуирование (натуралистическое описание изувеченного человеческого тела) (Купина 2005: 87).