После Рози настал черед Джо — он принял сан через год, а потом и Шейла поступила как положено, во всяком случае с точки зрения семейства Коркери, — пошла в монастырь, тот же самый, что и Тесси.
Коркери были поразительной семьей, и Мэй никак не могла понять, чем они ее так привлекают. С одной стороны, конечно, — и это она скорее чувствовала, чем понимала, — ее тянуло к ним, как всякого единственного ребенка тянет к большой семье, — там всегда есть с кем поиграть. Но с другой стороны, семейство Коркери было чем-то сродни актерским семьям — соприкасаясь с ними, начинаешь ощущать, что и тебе передается богатство их воображения. В каком-то смысле Коркери всегда чувствовали себя на сцене.
Мэй сознавала, что и Питером она увлеклась лишь оттого, что влюблена во всю семью и жаждет стать ее членом. Вот почему, когда братья и сестры Коркери поддразнивали ее Питером, ей казалось, будто они тоже понимают это и готовы считать ее своей. Но она ясно видела, что у нее вряд ли есть надежда выйти когда-нибудь за Питера, поскольку тот ею не интересовался. Когда можно было прогуляться с ней, он предпочитал гулять со своим приятелем Миком Макдональдом, и, если они вдвоем возвращались домой и заставали там Мэй, Питер обходился с ней, как с приятной, но малознакомой гостьей. Он всегда был вежлив, всегда почтителен, не то что Тим или Джо, которые не делали разницы между Мэй и своими сестрами — могли шлепнуть или отпихнуть ее, как им в голову взбредет.
Мэй была девушка серьезная, она читала книги по современной психологии и понимала, что в мужья Пи тер не годится по тем же причинам, по каким не может посвятить себя церкви. Просто удивительно, до чего точно пишут об этом в книгах. Мать была кумиром Питера, и он ухаживал за ней так, как никогда не ухаживал за Мэй. Совершенно ясно, что ни одной женщине не удастся вытеснить мать из его сердца. Следовало признать (а Мэй относилась ко всему с крайней серьезностью и старалась называть вещи своими именами), что Питер типичный гомосексуалист, вернее, как пояснялось в книгах, «гомосексуалист непроявленный».
Но других молодых людей влекло к ней, и ее обижала неизменная учтивость Питера. Правда, когда Мэй тянуло пофилософствовать, она говорила себе, что, вероятно, он ничего не может с собой поделать, во всем виновата природа, вот почему он и не способен скрыть свое мальчишеское преклонение перед Миком Макдональдом. Тем не менее Мэй находила, что природа поступает довольно несправедливо, не оставляя ей никакого интереса в жизни, ведь ей нравится только один молодой человек, да и тот педик. Так прошло года два, и мысли Мэй все чаще обращались к уединенному монастырю, где тихо и спокойно жили Шейла и Тесси, проводя дни в молитвах и размышлениях. Время от времени она туманно намекала, что тоже подумывает, не стать ли ей монахиней, но каждый раз это приводило к ссоре с отцом.
— Не будь дурой! — резко обрывал он дочь и вставал, чтобы налить себе еще виски.
Мэй знала, что он вовсе не против таких разговоров, ведь они дают ему лишний повод выпить.
— Ну, ну, Джек, как ты выражаешься! — огорченно говорила мать.
— А как прикажешь выражаться? Ты полюбуйся на нее. Взрослая девица и ни одного поклонника!
— Ну что поделаешь, если ей никто не нравится?
— Да уж кто-нибудь понравился бы, веди она себя нормально, — мрачно говорил отец. — Как, по — твоему, чего хочет молодой человек от девушки? Читать с ней молитвы? Она просто сама на себя не похожа с тех пор, как сдружилась с этим семейством, как их там?
— Коркери, — подсказывала миссис Макмагон, не улавливая, что ее бедняга муж намеренно не желает запоминать их фамилию, — больше ему не на чем отыграться.
— Ну все равно, как бы их там ни звали, они сделали из нее круглую дуру. И не удивительно. Сами никогда умом не блистали, поделиться им нечем!
— Уймись, Джек, ты ведь не можешь отрицать, что они неплохо устроены!
— Устроены! — презрительно фыркал он. — Но где? В церкви! Все до одного, кроме этого парнишки клерка, — у того, видно, и вовсе с мозгами плохо, даже для церкви не хватает. Отдали бы уж его в какой-нибудь нищенствующий орден.
— Но что ни говори, а дядя у них настоятель.
— Нечего сказать, настоятель! — ворчал Джек Макмагон. — Я из-за этого настоятеля полуденную мессу не высидел, сил не было слушать, какую он порет чушь. Да он слова сказать толком не может, не то что читать проповедь. «Вам голову задуривают», — передразнил он возмущенно. — Будь у нас стоящий епископ, не такой, как наш, он бы заставил этого болтуна выражаться как подобает, хотя бы с кафедры.
— Но он же нарочно так говорит, Джек, чтобы прихожанам было понятнее.
— Прихожане и так понимают, чего он стоит, можешь не сомневаться. И он сам, и этот его цилиндр, и надутый вид! Обыкновенный пошляк, больше ничего, и все у них в семье пошляки, кого ни возьми — и с отцовской стороны, и с материнской. Если твоя дочка хочет в монастырь, договаривайся с ними сама. Но смотри, чтобы ни гроша моих денег не угодило в их карман, я этого не потерплю.