Современная ирландская новелла

— Идем скорей, — говорит, а у самого от волнения голос так и скачет. — Скорее: Кирни, ну, лавка угловая, он сейчас у себя на дворе свинью резать будет!

— Подумаешь, очень надо, — сказал Джонни, стараясь высвободить руку. — Я уже слыхал, как свинья визжит, когда ее режут, больше не хочу.

— Ну и я, ну и я не хочу, — сказал Рокки. — Школу вот прогуливаю — шел туда, вижу — они в ящики бумагу бросают, которую на свалку, — синей там целые листы, и красная, и желтая, да еще зеленой лист — скорей туда! Оба они на дворе будут, и, покуда свинья визжит, нам, ясное дело, бояться нечего, можно ящики до самого дна перерыть — давай скорей!

Они пустились рысцой, и Рокки всю дорогу сыпал без передышки:

— Сроду не видел, чтоб с цветной бумагой так обходились — мятая вся перемятая, скрученная, жуткое дело, а тем гадам хоть бы что; эх, нам бы мешок; ты, давай, по — быстрому листы расправляй, а я буду в ящиках шуровать. Мы это обделаем мигом — все вытащим, и дралка, пока свинья визжать будет.

Они уже пробежали больше половины переулка и теперь пустились галопом.

Добежав до ворот, они услышали во дворе дробный топот, внезапно его заглушил пронзительный, испуганный визг, потом — хриплое хрюканье, и снова громкий топот и пронзительный крик боли.

— Улизнуть старается. Интересно, откуда свиньи знают, что с ними собираются сделать, ведь другой раз больше нашего понимают; вот не подумал бы, что свинья что‑то соображает. Глянь, Джонни, — целый лист глянцевой желтой; ну что, говорил я тебе, скажешь, нет? Два черных, красный, еще желтый — сроду так много не видел, сколько живу. Го — о-споди! Ты только послушай!

Оба замерли на мгновение — со двора неслись дикие взвизги, один за другим, короткие, частые, пронзительные.

— Ну, теперь ее сцапали, слышишь, — продолжал Рокки, когда раздался самый пронзительный вскрик, снова заставивший их замереть на месте. — Сейчас, видно, всадили нож. Так, что у нас тут? Еще один красный, еще один желтый, два зеленых, а вот синий — ну, говорил я тебе?

— Ш — ш!

Они прислушивались, стоя в воротах: со двора доносился слабеющий визг, он перешел в визгливые всхлипы и постепенно смолк.

— Готова, — сказал Рокки. — Уже в царстве небесном.

— Чудно, — удивился Джонни. — Как это так — глотка перерезана, а они визжат?

— Господи помилуй, да я бы, знаешь, как завизжал, если б мне глотку перерезали! — вскинулся Рокки.

— Это‑то да, — сказал Джонни. — Я бы тоже; но только они почему‑то уже потом, после всего визжат и визжат — все тише, тише. Чудно!

— Кровь‑то должна вытечь, так? Кровь бежит — бежит, а они все визжат, а потом кровь уже не так шибко бежит, и они визжат тише, тише, потом совсем перестают. Понятно? Вот и мы так; мы, поди, так же умираем — умираем потихонечку, как эта свинья.

— Нет, Рокки, у свиней все совсем по — другому. Мы не так умираем.

— Не знаю, Джонни. А ты видел, как твой старик умирал?

— Не — е, мама меня к нему не пускала.

— Ладно, двинулись, а то как бы они не поспели раньше нас. Ходу.

Выскочив из ворот, они помчались к дому, где жил тот мальчонка, не слезавший с кровати; Джонни нес под мышкой целую кипу толстых листов цветной бумаги, Рокки — пачку поменьше и других цветов. Оба были горды и довольны донельзя.

— Знаешь, Джонни, я видел, как мой братишка кончался, мама приткнулась к нему, голова к голове, а он чего‑то бормочет, ну ничегошеньки не разберешь, а мама так его слушает, будто священника, когда тот проповедь говорит, а у бедняги Падди голос все тише, тише, и дышит он тоже слабей, слабей, потом уже только видно, как губы шевелятся, медленно так, а мама прижала ухо к его рту, хотела услышать, чего он там говорит; вот видишь — тоже будто что из него вытекало — вытекало помаленьку, и он готов, уже на том свете, все равно, как свинья — понимаешь?

— Ну нет, Рокки, и вовсе не как свинья. У нас все по — другому, у всех у нас — понимаешь? По — другому.

— А я тебе говорю — умираем мы так же. Ну, в постели, может, и не так; а если от раны в бою — в точности так же. Вот, к примеру, солдат на поле боя упал раненый, представляешь, ассегай[11] со всего маху как воткнется ему в грудь, представляешь? Или же пуля из такого кривого ружья, какие в Индии — знаешь? А солдат — ну, хоть бы я или ты — лежит, двинуться не может, из того места, куда ассегай воткнулся, кровь так и хлещет, а солдат — ну я или ты — зовет товарищей на помощь, страшно ему, потом как крикнет изо всей мочи, но никому все равно до него дела нет, а кровища вдруг как рванет, будто пуля из ружья, а потом все тише, тише бежит, и крик все слабей, слабей, а потом у него только губы шевелятся, как у Падди, братишки моего, и уже ничего не слышно, а потом уж и губы не движутся — все, готов. Вот видишь, Джонни, из солдата вся кровь вытечет, как из свиньи, он и умрет, как свинья. И разницы никакой нету — все равно, как свинья, — мы же слышали, как сейчас на дворе у Кирни она тихонечко так взвизгивала напоследок; все равно, как свинья.

— Угу, — буркнул Джонни, — верно, все одно, как свинья.