Современная испанская новелла

Октавия тоже приготовилась к празднику. Только раз в году и можно потанцевать. Чаще не велит священник. Девушка встала с постели, провела руками но ногам, бедрам, по упругим, налитым, как два спелых плода, грудям. От звука первой хлопушки ее сердце тоже бешено заколотилось. Октавия вспомнила Руфо и вся вздрогнула, словно от удара хлыстом. Праздник. Всего раз в году.

За несколько месяцев до родов женщина перестает выходить в поле. Она ждет. Наконец в деревенской тишине раздается ее крик. Все поднимают глаза к небу и думают: «Ну вот, слава богу, еще один человек появился на свет».

Разорвалось еще несколько хлопушек. Праздник вступает в свои права. Все в деревне проснулись. По улицам с криками пробегают несколько весельчаков. У одного из них в руках пучок соломы с порохом, который они потом будут поджигать.

Старики и больные, которые еще могут двигаться, гоняют с поля грачей. Птицы прилетают из тополиной рощи, где вьют гнезда. Почти касаясь земли, они проносятся над зеленеющими всходами и, кажется, сейчас сольются с собственной тенью. Раздаются неистовые удары по пустым банкам и бу тылкам, и грачи, почти не двигая крыльями, улетают. Они пронзительно кричат, словно жалуясь на свою участь.

Праздник. Один раз в году. И раз в году сюда приезжают правительственные чиновники, чтобы выдать ссуду деревенским беднякам. В этой деревне ссуду получают все. Крестьяне выходят на площадь, пьют вино, кричат: «Да здравствует губернатор!»

Руфо, как и остальные мужчины деревни, начал пить с утра. И чем чаще он прикладывался к глиняному кувшину, тем сильнее Октавия овладевала его воображением. «Сегодня праздник, — говорил он себе. — Сегодня Октавия».

В церкви Октавия готовится к молитве, а сама думает о Руфо. Даже здесь все полно им. И только он примиряет ее с этой землей, с этой церковью, с призраками, которые ее окружают.

Священник решил отслужить мессу пораньше. Он знает, что, молясь, крестьяне думают не о боге, а об урожае. Выпадают дожди, случается урожайный год — бог есть. Нет дождя — и бога нет.

Прихожане собрались в церкви. У входа разорвалось еще несколько хлопушек.

Когда в здешней семье появляются дети, родители еще больше срастаются с землей. Чем больше сыновей у женщины, тем больше ее чтят.

Священник бросил взгляд на улицу. Ясное небо и прохладное утро предвещали плохую погоду. Он обрадовался: «Хоть грешить будут меньше».

Никто здесь не знает, что делается в душе соседа, благоразумен ли он или одержим. Как‑то раз парень по имени Ансельмо зарезал десять спящих овец. Его избили и с тех пор зовут Бешеный.

Другой деревенский житель, Мигель, тоже проснулся сегодня на рассвете, оттого что разорвалась хлопушка. Вынув из-под матраса измятый бумажник, он пересчитал его содержимое. Потом передал деньги жене и сказал:

— Теперь уж немного праздников нам осталось здесь встретить.

— Хоть бы поскорей, о господи! — ответила жена.

Крестьянин по имени Абилио, услыхав треск хлопушек, Заметил:

— Вот так хорошо бы и грачей подорвать!

Руфо был на военной службе. Октавия его ждала.

Некоторые деревенские девушки нанялись в дома к богатым сеньорам, да так там и остались. А теперь о них ходит дурная слава.

Алькальд тоже вышел из дому и направился к церкви. Он, как всегда, в трауре. Э^т0 избавляет его от необходимости приглашать по праздникам местного жандарма и его жену.

В каждом доме под полом вырыта глубокая яма, ее наполняют соломой, которую потом поджигают. Так здешние крестьяне обогревают свое жилище.

Девушки тоже вышли на улицу. Все они думают о своих возлюбленных.

Теперь на узких грязных улочках — вся деревня. А те, кто в церкви, преклонили колена.

— Спаси нас, боже, спаси нас, боже… — тянет священник.

— Спаси нас, боже, спаси нас, боже… — вторят ему прихожане.

Руфо не сводил глаз с широкой спины и плечей Октавии.

Было уже за полдень. На улицах звенели молодые голоса.

— Пошли на танцы!

— Начинаются танцы!

На праздник пришли крестьяне из соседних сел Пералес и Арройомуэрто.

Танцуют под навесом самого большого скотного двора. Трое музыкантов, расположившись полукругом, сидят, окруженные деревенскими парнями. Внизу — загон для овец. Здесь тепло по сравнению с глинобитными крестьянскими лачугами. Под навес можно подняться по небольшой, специально приставленной по этому случаю лесенке. У входа слышатся шутки парней и девушек, гуськом они проходят к деревянной лесенке и поднимаются по ней, хватаясь за перекладины. Среди молодежи иногда мелькает лицо старухи, забредшей сюда из любопытства.

Музыкантов трое. Один из них, аккордеонист, слепой. Все уже поднялись наверх, и кто‑то крикнул:

— Музыка!

И музыканты, устроившись немного поодаль, на деревянном возвышении, начинают играть. Несколько пар танцуют. Остальные смотрят. Из карманов вельветовых курток уже извлечены бутылки с вином. Парни угощают девушек печеньем «Испанское безе» с прилипшей к нему бумагой. Под ногами танцующих клубится пыль. Шарканье ног по деревянному настилу составляет своеобразный аккомпанемент рит му музыки. Сейчас танцуют «Белолобую овечку», следующим заказано болеро «Купидон».