Удобно расположившись на подушках дивана, герцогиня Бургундофора принялась развлекать нас старыми анекдотами. Ксантипа неодобрительно отозвалась о дамах в трауре, которые не дождались меня, однако выразив опасение, как бы они не вздумали возвратиться. Фатима грезила о мечетях и финиковых пальмах. При молчаливом одобрении Кристадины Ронши злословил об одной очень известной аббатисе, якобы участвовавшей в какой‑то некрасивой истории с контрабандными часами. Валези обнимал Луизету и, могу вас уверить, делал это отлично. Ильдебранд повторял урок права, и его Фанни ему помогала. Моника доедала за Фамагусту мятную карамель и стыдила девочку за обжорство. Сапофрена хлопотала на кухне. Карола улыбалась. О Летиции никто не вспоминал.
Дождь отстукивал по крыше танец в африканском ритме. На мгновение переставал, словно переводя дыхание, и тут же принимался стучать с новой силой. Ветер швырял в окна струи воды с такой яростью, что мы уже опасались за стекла. Сучья деревьев, раскачиваясь от ветра, вонзались в паутину мрака и вырывали из нее редкие нити. В лавочке Марианжелы, зеленщицы, еще мерцал огонек, в крошечной лавчонке, где продавались такие полезные для здоровья вещи, как полынь, солодковый корень, лакрица, цитварное семя, можжевельник, змеевка, королевский чистоуст.
Жизнь в воскресшем электричестве едва теплилась. Неужели нам угрожает новое нашествие мрака? Так не хотелось нарушать заслуженный отдых свечей…
Дождь над нашими головами совсем обезумел. Казалось, он исполняет свирепый ритуальный танец доисторических времен, перенеся вдруг меня в ту эпоху. Я слышал звуки тамтама, я видел магический обряд первобытной охоты. Ронши превратился в жреца, Моника — в дань, израненную каменными стрелами. Бургундофора и остальные с диким ревом гнались за лаиью Моникой, уступы скал окрашивались ее кровью. Покойная Летиция была покровительницей охоты, а мы с Каролой стояли в стороне и наблюдали. Карола улыбалась и плотоядно облизывала губы — толстые губы молодой дикарки.
С возмущенными криками все набросились на Монику, это походило на побитие камнями. Все, кроме Каролы, которая только улыбалась. Моника нечаянно нарушила правила благопристойности (в чем это выразилось — лучше умолчать), и наказание, затем последовавшее, было чрезвычайно сурово. Карательную акцию возглавила Бургундофора, посрамленной Монике оставалось только порыться у себя в карманах — поискать еще мятных карамелек для Фамагусты. Но девочка уже объелась ими, ее мутило, и потому она безжалостно отвергла Монику и ее угощение. Она предпочла Каролу, упорно принимая ее за покойную мать. Конечно, заблуждение это объяснялось тем, что Фамагусту уже клонило ко сну и к тому же Она была совсем маленькой. Тем не менее нельзя было отрицать поразительного сходства между Каролой и Летицией. Только Карола, пожалуй, была красивее Летиции. Красивее уже потому, что нынешней ночью Летиция спала в гробу, засыпанном сырой землей.
Сырая земля засыпала Летицию, бледную и холодную. Безмолвную, беззащитную, одинокую. Даже черной кошки не осталось у ее могилы. Птицы давно умолкли на ветвях вечнозеленых кипарисов. От дождя потускнели ярко — алые шпили церкви Пречистой Девы. Могильщик, закопавший днем гроб Летиции, ночью будет жаловаться во сне на свою безрадостную жизнь. А Летиция останется одна в сырой земле. Много поколений птиц сменится на вечнозеленых кипарисах кладбища. Могильщик сопьется, умрет, и на смену ему явятся другие могильщики, которые тоже будут пить и жаловаться на тяжелую жизнь. Разрушатся шпили церкви Пречистой Девы от жадных неумолимых дождей и времени. А Летиция все будет лежать в сырой земле, ее сояфут черви в сырой земле, она там превратится в прах. Сегодня она, бледная и холодная, еще леяшт нетронутая под корнями кипарисов, под слепыми небесами, под комьями сырой земли. Черви сожрут ее позя! е, и останется только горстка праха в сгнившем гробу, в сырой земле. И спустя много тысячелетий кони апостола Фомы промчатся над этим прахом, над прахом моей Летиции, которая сегодня, бледная и холодная, совсем одна покоится в сырой земле.