— Вы помирились? — сиплым шёпотом поинтересовался Дэз. Они поднимались гуськом, Ксавьер – впереди, постоянно отряхиваясь и одёргивая рукава костюма, Энджи – посередине, с виду улыбчивый и самодовольный, а на самом деле с убитыми и ампутированными нервами, ну и Джинн замыкал шествие с былинным покерфэйсом: кусать локти или грызть пальцы у него особых причин до сих пор не наметилось.
— Да хрен его знает. Он обозвал меня «сексуальным животным», вытолкнул головой вперёд из кареты, вывалился сам, и вот мы идём по вычурной лестнице в тронный зал его предков на встречу с неизвестностью. Что это значит, как считаешь?
— Ничего, что я рядом и слышу вас? — пробурчал Златовлас. — Ангел, мы выясним отношения позже и наедине. При условии, что я не откушу тебе голову.
— Ну, ты не похож на самку богомола, — задумчиво протянул Чёрный Берет, зазевался на очередном шаге и споткнулся о неправильный сгиб ковровой дорожки. — Чёрт, больно, мой мизинчик!
— Осторожнее, твои княжеские танки-говнодавы сшиты в единственном экземпляре, — Дэз придержал его сзади, уберёг от падения. Ксавьер, обернувшийся в этот же самый скользкий момент, заметил огромные руки Джинна заботливо покоящимися на бёдрах и заднице Ангела. Заметил и подумал что-то явно нехорошее, потому что стал одного цвета с ковром и остановился, не донеся одну королевскую ногу до последней ступеньки.
— Да ты уже давно!.. — сорвалось с его затрясшихся губ.
— Что? — встревожился Эндж, сразу теряя видимость самодовольства. Но Принц заглох, будучи физически неспособным продолжить свою мысль.
Во дворце, подозрительно тихом и безлюдном, где по странному стечению обстоятельств им не встретилось ни стражников, ни прислуги, ни холуев-придворных, приключилось кое-что совсем бредовое – поднялся ветер. Высокие двери тронного зала с треском распахнулись, фактически выдавленные изнутри, как под ударом безумного тарана, Ксавьера, не успевшего и пикнуть, втянуло туда этим ложным сквозняком. Затем поймало и всосало Чёрного Берета, но тот успел хоть грязно выматериться и помахать руками. Отбивался громко, тщетно, но с честью.
Финальной жертвой вихря, завершающей победный хет-трик, должен был стать Джинн. И не стал: он устоял на месте. Очевидное решение не подчиниться воинствующей воздушной силе обернулось для него фатально.
— Последний! Последний! — ликующе взревел чей-то громоподобный голос, выключил свой мерзкий «пылесос» (то есть настырный ветер умер в штиль), но прежде – захлопнул двери обратно. И когда между створками оставалась вроде бы безобидная узкая щель, в неё просочился тёмно-синий дым, заполнил всю круглую приёмную площадку у лестницы, окутал стоящие там резные стулья на кривых ножках, сожрал конец зелёной ковровой дорожки, поплыл вниз, стелясь разреженными краями по ступеням…
— Тарья, — прошептал Дэз обречённо. Обнялся с перилами, едва видимыми из-за всё более пухнущей и густеющей туманной завесы. Зрачки древнего демона расширились настолько, что сделали глаза из серых чёрными. Постичь до мякотки случившийся кирдык было уже несложно, а вот предугадать его заранее, чтоб защититься… — Завет родителей в пятнадцать лет – обман. Ловушка… Расставила силки для одной птички. А попалось… три…
Туман забился ему в рот, глаза и уши, задушил еле шепчущий голос. Заставил упасть, но без единого звука – в мягкую ватную массу… облепил и поглотил всю двухметровую фигуру. Через минуту с визитёрами было покончено: ковровая зелень исчезла, ступени сияли чистым белым мрамором. Казалось, ни одна нога никогда не ходила по ним.
«27 мая 1647 года от рождества
Дхармы и Йоги
010049 Зловонные Темницы
Лос Парадиз, Дримленд
Дорогой Ангел,
не знаю, что стряслось с нами по дороге в тронный зал, всё поплыло перед моими глазами, я отключился и попал в ад. Но, едва вернувшись оттуда, я узнал, что ты жив и томишься в плену у Тарьи: о твоей скорой свадьбе с этой мегерой трубят изо всех дыр. Ну, не буду о грустном, пишу о насущном.
Есть две новости, плохая и хорошая, с какой начать? Знаю, знаю, дурацкая шутка, но вдруг ты улыбнулся? Закатил глаза, мечтая меня укусить? Всё, начну с плохой: я заперт в темнице, тут нет окон, пахнет мочой, фигово кормят (наверное, оттого моча так воняет, да?), меня кусают блохи, и простыни на нарах не меняли со дня взятия Бастилии. Но вот, когда ты уже нецензурно выругался, настал черёд и хорошей новости: я познакомился со своими родителями.
Маменька живёт в камере слева, а папенька – напротив. Они бодрятся и ворчат на меня, мамина талия без корсета больше не похожа на песочные часы, зато папа похудел и выглядит лучше прежнего. Я признался им, кто я, а если б нет – папа всё равно увидел, что я писаю стоя. Сначала они удивились, а потом расстроились – потому что портные при дворе всю жизнь учились шить платья, а не брюки.