Современная югославская повесть. 70-е годы

Филипп взял бутылку, не отводя взгляда от ее лица. Она не обращала внимания на его взгляд. Она смотрела на свою и его тени на стене над софой и слушала негритянскую мелодию.

— Я мечтала однажды побывать в Америке…

— Однажды вы там побываете. У вас есть время…

Она печально усмехнулась.

— Время… Войны ломают время, полковник… Уж вы-то лучше других должны знать это.

— Война давно кончилась, — машинально заметил Филипп. Внимание его привлекла фотография на ночном столике в рамке из хорошей кожи. Это был тот самый снимок, какой он обнаружил в бумажнике негра, только увеличенный.

— Для вас и для меня она не кончилась…

— Почему для вас? Я подозреваю, что Ганс порядочно наболтал вам обо мне, но я и впрямь не понимаю, что связывает вас с моей войной?

— Не волнуйтесь, полковник, я отнюдь не ведьма, — засмеялась Габи. — Просто у нас одинаковые судьбы, полковник. Не осуждайте меня за то, что я так часто обращаюсь к вам по званию. Сейчас эпоха армий. Гражданские титулы теперь почти ничего не значат, а полковник, я думаю, большой чин…

— Вы ненавидите армию?

Габи пожала плечами, взяла фотографию с ночного столика, посмотрела на нее.

— Я оскорбила бы вас, если бы сказала правду…

— Тогда лучше помолчите. После этой войны осталось мало гордых солдат, а я не из их числа. Мне больше бы хотелось узнать, в чем схожесть наших судеб…

— Я думала, вы это уже знаете. Мы оба в чужой стране…

— А я был уверен, что вы коренная венка, — удивился Филипп.

— Надеюсь, это ничего но изменит, если я скажу вам, что я мадьярка и что полиция числит меня в списках мадьярских эмигрантов, хотя я заявила, что не имею политических убеждений. Меня привез сюда отец. Он не мог смириться с переменами в стране. — Она помолчала, словно собираясь с мыслями. — Бедняга, это его не спасло… Кладбища на всем свете одинаковы. Он умер через год после переезда.

Конца этой ее маленькой исповеди он не слышал. Он глядел на фотографию в ее руках и вспоминал встречу в Пратере. Ему казалось, что она узнала его.

— Это мы, я и Сэм, мой черный друг, — удивила она его, заметив его задумчивый взгляд, устремленный на фотографию.

— Вы любите его?

— Смотря как понимать ваш вопрос. Если я скажу, что люблю — не осудите ли вы меня за то, что сегодня я буду изменять ему с вами? — Она шутливо нахмурилась и откинула голову, ожидая услышать его упрек. Затем, словно вдруг вспомнила что-то, торопливо добавила: — Надеюсь, вы не станете говорить мне, что влюбились с первого взгляда и что ревнуете к этому черномазому парню?

Филипп засмеялся и приготовился ей ответить, но она перебила его.

— Конечно, я жду серьезного упрека, — улыбка исчезла с ее губ. Откинув голову еще больше, со сдержанной горечью в глазах она сказала: — Только сначала, полковник, пожалуйста… излейте свой гнев на белую женщину, которая спала с негром…

Филипп потянулся к столику, придвинул пепельницу и загасил сигарету. Потом ровным голосом произнес:

— А если я вам скажу, что все это меня не касается?

— Я вам не поверю.

— Вы злы…

— Да, но не на вас. Что бы вы ни думали обо мне, я докажу вам, что кожа у меня осталась белой — пока вам этого хватит. Если вы завтра утром вспомните меня, может быть, вам станет противно.

Он схватил ее руки, лежащие на спинке кресла, и страстно поцеловал. Медленно притянув ее к себе, он прижался лицом к теплой шее. Габи ответила на его объятие.

Пластинка на диске патефона долго вертелась вхолостую. Габи выключила патефон и вернулась в его объятия, стараясь дать ему ровно столько, сколько, как она догадывалась, он ждал от нее. Потом они лежали в постели. Она рассказывала ему о своем черном парне и о причинах, из-за которых они недавно расстались.

— Он очень воспитанный парень, полковник, — говорила она с упреком в голосе, словно желая защитить своего черного любовника, — Он даже не вспомнил о бумажнике…

Филипп лежал рядом с ней, приятно утомленный и, положив голову на ее плечо, готовился заснуть.

— Я думаю, мне легче было бы перенести откровенное подозрение, — продолжала она, не сводя глаз с фотографии на ночном столике. — Он мог бы об этом как-нибудь сказать мне. Иногда этот проклятый бумажник он клал мне в карман. Сколько раз я сама брала из него деньги, но всегда ровно столько, сколько он мне говорил… Может быть, он усомнился, потому что в тот день у него было много денег. Он получил долг… Не понимаю, не понимаю, полковник, как он мог такое подумать… Всего минутой раньше мы говорили о том, как станем вместе тратить эти деньги… Я хотела, чтобы он купил мне шубу…

— Забудьте об этом, Габи, — сонно пробормотал он.

— Не могу, полковник… Вам никогда не понять этого…

Филипп всхрапнул. Она грустно усмехнулась, аккуратно сняла его голову со своего плеча и положила на подушку. Затем потихоньку вылезла из постели, налила виски в бокал и пустила патефон.

Негритянская мелодия заглушила храп Филиппа.

4