Современная югославская повесть. 70-е годы

— Мы воюем, — сказал Муф, — не только с фашистами и их пособниками. Мы боремся не только с оккупантами, но и за новые отношения между людьми. Поэтому вам надо создать новый Народно-освободительный комитет, ибо прежний ваш комитет распался, после того как увезли в Тирану его председателя Славе Чупеского. Так ведь?

Все поддержали его.

Ответил же Илия Зареский:

— Правильно, парень, комитет совсем не работает. Славе увели, секретарь его Панде из села Горушевцы уехал в Тетово, и комитет остался без руководства. Да и люди малость струхнули — плохие ведь времена. Комитет распался, это верно, но любовь к вам не погасла. Вы наши дети! Вот я и хотел бы стать председателем!

Крестьяне захлопали. Поднялись. Старый Илия сказал дело, они были довольны. Кто-то громко предложил!

— Пускай Петко Узуноский будет секретарем!

Снова одобрительный гул. И тут, неожиданно для всех, Петко сказал:

— Отказываюсь! Не буду я секретарем.

Муф решил, что он ослышался. Не хотел поверить. Но Петко вышел вперед и громко, членораздельно произнес:

— Не могу я взять на себя эту обязанность! Не могу, потому что утром ухожу с детьми. Вот с ними!

Муфу теперь показалось, что он вообще ничего не слышит. Это было как гром среди ясного неба. Ему хотелось обнять всех и запеть; и все-таки он был бы во сто крат счастливее, если бы на месте Петко Узуноского стоял его отец, адвокат Михо Донческий, и говорил: «Дети, я иду с вами!»

Нет, Муф вовсе не считает отца плохим человеком, напротив, именно благодаря отцу он заинтересовался марксистской литературой. И тем не менее в глубине души он осуждал отца за несогласие с марксизмом. Уважаемый гражданин города Тетово, он отличался широтою взглядов, однако в партию не вступал. Даже к народно-освободительной борьбе относился с недоверием, покачивая головой. От этого Муф больше всего страдал. Они плохо понимали друг друга, и разговоры их, как правило, заканчивались холодно. Часто Благоя думал о том, какой моральной победой городской организации было бы вовлечение отца в их борьбу. И всякий раз приходил к выводу, что Донческий-старший — честный человек, но чересчур упрям и, пожалуй, даже по-своему принципиален: он не отступал от своих убеждений. Неприятие идеалов организации было его бедою. Вот почему комиссару отряда Благое Донческому-Муфу хотелось, чтобы на месте Петко Узуноского стоял его отец. «А впрочем, мало ли чего мне хочется», — одернул себя Муф и, раскрыв объятия, пошел к крестьянину. Обменявшись взглядами, полными взаимопонимания, они обнялись крепко, как отец с сыном после долгой разлуки.

— Благодарю за доверие, товарищ Петко, — прошептал Муф, еле сдерживая слезы радости и счастья и в душе подтрунивая над собой: «Хорош комиссар, того гляди распустит нюни при всем честном народе».

Пораженные происшедшим, крестьяне только хлопали в ладоши. У них на глазах обнимались, как равные, бледный городской паренек и их земляк, жилистый мужик с изборожденным горными ветрами лицом, на котором тяжелый крестьянский труд оставил свои следы.

Муф, словно угадав их мысли, сказал:

— В этом величие нашей борьбы: все мы равны и все одинаково рискуем жизнью…

Муф еще говорил, когда Васил Павлеский отделился от крестьян и легкою порхающей походкой направился к нему.

— Товарищ комиссар, я тоже пойду с вами!

Благоя посмотрел на него: подвижный невысокий человек лет тридцати пяти с доброй улыбкой на худощавом лице.

— Каждый честный человек — с нами, — произнес Благоя, подавая ему руку.

— А я-то думал, обнимемся! — разочарованно протянул Васил.

Смех заплеснул Муфа. Сам задыхаясь от смеха, он обнял нового бойца. Опять взрыв рукоплесканий. Петко Узуноский дал Василу рекомендацию:

— Это Васил Павлеский, товарищ комиссар. Уходил на заработки. Отец троих детей. Хороший человек.

Муф покачал головой:

— Нет плохих людей, есть плохие пути. Да, а секретарь? Мы же не выбрали секретаря комитета!

Сквозь общий гул пробился голос:

— Я буду секретарем!

Это сказал Гроздан Павлеский, младший брат Васила. Внешне братья мало походили друг на друга, но глаза у обоих смотрели тепло.

Солнце уже зашло за кромку гор, и ветерок, точно дыхание ребенка, ласкал лицо Благои. Собрание затягивалось, время кончать, потому как у людей дел невпроворот. Снизу от реки шел старик Алексовский с Иваном Йовановским. Иван прихрамывал, осторожно ступая по камням. «Нога еще не прошла», — подумал Благоя.

— Здравствуйте, товарищи! — приветствовал их запыхавшийся Иван. — Провели собрание?

Благоя утвердительно кивнул:

— Только что кончили, товарищ командир. А у меня новость — отряд наш пополнился двумя бойцами.

Иван посмотрел на Петко Узуноского и Васила Павлеского. И, не скрывая симпатии, подал им руку:

— С такими людьми мы непременно победим, непременно!

Дядюшка Арсо глядел на них изумленно и, ударяя рукою в руку, шептал:

— Ну и дела! Скинуть бы мне годков десять!

3