Современная югославская повесть. 70-е годы

Филипп торопился на поезд. С чемоданом в руке он направился к зданию вокзала. Шел он быстрым, но размеренным шагом, глядя прямо перед собой, как деловой человек, в самый последний момент успевающий на поезд, чтобы отбыть в неотложный вояж.

С сумраком туман стал плотнее. В нем уличное освещение теряло свой смысл; горящие фонари походили на златокрылых бабочек, рассыпавшихся по мягкому, влажному плащу осенней ночи.

Но Филипп сейчас был совершенно равнодушен к тому, что приглушенный трепет фонарей напоминает о печальной гибели маленьких жизней и что венские улицы ослепнут этой ночью. Он сидел в купе у приспущенного окна и прислушивался к пыхтению паровоза, готового к отправлению, вдыхая с каким-то редкостным удовольствием холодный воздух, смешанный с острым запахом дыма. Он мог бы совсем закрыть окно и все равно в купе ощущался бы запах копоти и слышалось прерывистое шипение пара, — это была жизнь поезда. Но он не сделал этого: его вдруг охватило тоскливое чувство одиночества и неуверенности. «Билеты», — подумалось. А все ли в порядке с его документами. Не упустили ли чего в посольстве? Он торопливо сунул руку во внутренний карман и вытащил документы… Все было в порядке, и все-таки странное беспокойство, внезапно охватившее его, не проходило. Теперь ему захотелось, чтобы кто нибудь вошел в купе, какой-нибудь попутчик. Нервозно глянул на часы. Еще долгих десять минут оставалось до отхода поезда.

«Естественно, Филипп, это же не обычное путешествие».

Он разглядывал свое лицо в окне. Оно продолжало говорить. «Ты не обычный путешественник… возьми себя в руки… Поезд в конце концов тронется; его совсем не касается, что ты его пассажир; этому вагону не известно, как ты метался, отыскивая этот свой поворот на жизненном пути, что тебе потребовалось много мужества, чтобы решиться на эту поездку… Может быть, тебя смутила простота достигнутого, и теперь мучает та могучая сила в душе, которую ты годами копил, не зная на что израсходовать. Да, это верно: было настолько просто, что стало нереальным… Нет, это лишь потому, что ты один… Если бы было кому рассказать, куда ты едешь, ты бы чувствовал себя иначе… И время прошло бы быстрее… Хотя нет, ты, наверное, не рассказал бы правду о своем путешествии. В твоем чемодане нет образчиков товаров разбитного торгового агента; ты не турист, праздно болтающий о красотах неведомых берегов… Ты тот старый, заблудший путник, который втайне стыдится своего возвращения, ибо напрасно и слишком долго бродил по кругу… Что в твоем чемодане? В этом старом потертом чемодане, который постоянно сопровождал тебя в твоих скитаниях? Остатки полковничьей формы, погоны которой растоптаны каблуком страшных окованных сапог и похоронены вместе с ними где-то в грязной луже одной забытой весны».

«Остановись, Филипп!» Его лицо продолжало говорить. «Неужели ты не чувствуешь, что опять окажешься в этом безумном кружении… ты в поезде… Колеса этого поезда катятся по стальным рельсам… Тот, другой поезд остался далеко позади, на том далеком берегу… В твоем чемодане нет уже той формы, из-за которой тебя обуревало и бешенство и стыд, а порой — в грозном одиночестве — желание уничтожить свою собственную тень, потому что она была в офицерской форме с грязными погонами, которые ты вновь вытащил после весенней распутицы из-под сапог мертвеца… Открой чемодан попутчику, который войдет в твое купе. Покажи ему самую лучшую теннисную ракетку и целую дюжину мячей, которые ты везешь Ненаду… Расскажи ему, что твой сын играет в теннис и уже завоевал кубок… расскажи это с гордостью отца… Покажи ему, сколько прелестных вещиц купил ты для Милицы. Скажи, что дочь твоя уже взрослая девушка… Обо всем этом говорят попутчики, Филипп. Они говорят друг другу о радостях встреч… Грустные молчат… А ты радостный пассажир… да, Филипп. Заблудшие при возвращении счастливы…»

В ожидании попутчика он снял с полки чемодан, положил на сиденье напротив, открыл крышку. И попутчик внезапно возник в дверном проеме купе.

Его треугольное лицо с шишковатым лбом, на который падала прядь кудрявых волос, с большими глазами навыкате, зрачки которых были затянуты какой-то сетчатой пленкой, было отнюдь не приятным. Высокий и сильный, стоял он, пригнувшись, нелепый в этом малом пространстве, через которое ему пришлось протиснуться боком.

— Вносите свои вещи, пожалуйста, в купе, — любезно приветствовал его Филипп по-немецки. Пришелец молчал. Филипп подвинул чемодан к окну, желая любой ценой выставить его на обозрение попутчику, и опять любезно улыбнулся. — Похоже, мы будем одни… Хорошо, когда в вагоне можно вытянуть ноги…

Человек с треугольным лицом вздохнул облегченно, словно сбросил с плеч какой-то груз, растянул толстые губы в довольной улыбке и, став по стойке смирно, сказал по-сербски:

— Я искал вас.

— Меня?! — Филипп растерялся.

— Вас, господин полковник!

— Кто вы?!

— Это неважно, но, если вам угодно, господин полковник, меня зовут Милош. Милош Стоянович!

Филипп не успел его даже укорить за то, что он обращается к нему по чину.