Современная югославская повесть. 80-е годы

Дукле ликовал. Каждый день трогал ее живот, словно проверяя, насколько он вырос. И живот несколько месяцев делался все более выпуклым, а потом все как бы прервалось. Страдала Кала, страдал Дукле и думал: наверное, беременность жены была ложной, вводила в заблуждение ее полнота. Позвали старуху Венду — сельскую повитуху. Она осмотрела пациентку, обнаружила характерные признаки: набухшие соски, окольцованные темными кругами; изменившийся голос, который приобрел более низкий тембр; вздувшиеся вены на ногах, побледневшее лицо, отвращение к еде, тошноту, подавленность — и заключила:

— Она беременная. Надо ждать прибавления семейства.

Дукле обрадовался, снова вернулась надежда.

Минуло девять месяцев. Калу лихорадило, она испытывала сильные боли то в одном, то в другом месте. Дукле привел старуху Венду. Та приготовилась помочь молодой женщине разродиться.

Калу бил озноб, она теряла сознание, ее терзали приступы болей. После одного такого приступа, придя в себя, женщина спросила:

— Где мой ребенок?

— Пока не дождались, — сказала Венде. — Подождем еще.

Ждали весь день, ждали несколько дней — тщетно. Кала хваталась за живот, уверяла, что испытывает облегчение, словно из утробы ушла тяжесть. Спрашивала:

— Скажи, ради бога, я что — родила мертвого ребенка?

— Ей-богу, никого ты не родила, — отвечала повитуха.

— Но что же случилось? Куда делся мой ребенок? — плакала Кала.

Старуха пожимала плечами. Дукле закрывал лицо ладонями.

VIII

Богуле, сын Мила, был худой и слабый. Он тянулся вверх, как растение на длинном стебле, который вот-вот переломится. Ходил, размахивая руками, словно крылышками, и голова его на тонкой шее при этом покачивалась из стороны в сторону. Был он светлый — волосы и брови почти соломенного цвета. Таких людей в деревне хватало. Мил утверждал, что причина тому — серные испарения с вершины холма.

Лицо и тело мальчика были усеяны родинками. И когда Богуле разглядывал себя в зеркале, то эти коричневые отметинки казались ему созвездиями, о которых толковалось в школьных учебниках. Созвездие Быка, созвездия Барана, Большой и Малой Медведицы, Плуга, Треножника, Стрельца… Мать, застав его у зеркала, кричала:

— О господи, неужели ты пошел в отца? Такая же труха в голове?

Богуле и в самом деле походил на отца — недаром был так к нему привязан. Они почти не расставались, часто даже спали вместе.

Соломенноволосый ребенок был левшой, правая рука действовала плохо, словно онемевшая. Мила это сердило, он заставлял сына пользоваться и правой рукой, постоянно напоминая: «Мой друг погиб на войне только потому, что был левшой. Не мог отстреливаться в левую сторону».

Богуле пытался тренировать правую руку, получалось плохо: то, взяв ложку, опрокидывал тарелку себе на грудь, то брал карандаш, и буквы получались корявые, неразборчивые. Даже схватить правой рукой какой-нибудь предмет ему было трудно — вещь выскальзывала и падала.

Мил, боясь, что Богуле останется левшой, решил разрабатывать его правую руку упражнениями, а для этого привязывал сыну левую. Мальчик очень страдал. И как ни старался он, упражнения ничего не давали. А тут новая напасть — стал косить левым глазом. Врач сказал: это оттого, что пытались пойти наперекор природе. Левшу нельзя переучивать, избавляя от врожденного свойства. Доктор приказал развязать левую руку и велел ею пользоваться. И еще прописал очки. Косоглазие у Богуле прошло.

Супруга Мила была вне себя:

— Своими причудами ты искалечишь ребенка!

Но эксперимент Мила все же не прошел даром. Со временем Богуле стал пользоваться правой рукой так же свободно, как и левой. И отец, и сын очень радовались этому.

Однако ночные прогулки мальчика продолжались. И каждый раз после них Богуле долго не мог очнуться, спал как убитый, зачастую весь день. Мать будила его, предлагала завтрак, трясла за плечи, а сын смотрел на нее отсутствующим взглядом, невнятно мямлил что-то и утыкался носом в подушку.

— Ребенок болен, — озабоченно твердила мать.

А Илко объяснял:

— Нет, это не болезнь. Его что-то мучит. А во сне делается легче… Со мной нечто похожее было в Калькутте. Помню, мне тоже все время хотелось спать. Я постоянно был в полудреме. Когда в чайной моего хозяина-мудреца не было посетителей, я клал голову на прилавок, за которым он обычно заваривал чай, и сразу же засыпал. Хозяйский сын окликал меня, я пробуждался, а через некоторое время меня снова клонило в сон. Я как бы уходил из этого мира неудовлетворенных желаний. Хотелось уехать на Гавайские острова, которые все называли райским уголком на земле. Только мечта эта казалась несбыточной — не было денег.

Бывало, сын мудреца злился и пытался меня отколотить, тогда отец одергивал: «Дай ему выспаться. Во сне человек поистине счастлив. Он освобождается от всех терзаний, стряхивает с себя заботы. Слепой — во сне зрячий, глухой — слышит. Калека делается здоровяком. Во сне отлетают все горести». Иногда я видел плохие сны. А мудрец говорил: «Ничего, это ты очищаешься».

…Если Богуле спал подолгу, пробудившись, он не мог отличить сновидения от действительности. Бывали и вещие ночные видения.