Современная югославская повесть. 80-е годы

Смерч пронесся над полем, роняя на землю выхваченных из пучины рыбок. Брызги оседали на деревьях, увлажняли крыши. Так продолжалось целый день. А ночью прилетел северный ветер, и завязалась битва ветров. Гудели холмы и горы. К утру соперники отступили, направившись каждый в свою сторону. Все стихло. И вдруг в тишине затряслась земля. Люди в ужасе выбегали из домов, смотрели на дувало, венчавшее холм. Однако дыма не было.

— Неужели бог миловал и на этот раз? О господи, слава тебе…

Сельчане не верили глазам, подбегали поближе, осмелев, карабкались по склону холма: дыма и в самом деле не было.

Началось общее ликование, люди обнимались, целовались, кричали:

— Есть, есть на свете бог! Он все видит! — Потрясали бутылками с вином, прикладывались к ним, стреляли в воздух из пистолетов, винтовок, обрезов. Далеко по окрестностям разносилось эхо. Не помня себя от радости, разгоряченные вином, люди прыгали с красной скалы, ушибались, даже калечились, но словно не замечали этого.

Добрая весть распространилась быстро. Из города приехали начальники, прибежали любопытные из ближних деревень. Веселье охватило всех, потянуло к застолью, ели, пили, закалывали ягнят, поросят, тащили бутылки с ракией, катили по улочкам бочки с вином, всю округу оглашали песни, звуки свирелей. Село бурлило.

Слепая Донка твердила, простирая руки к людям:

— Я же говорила, у беды свои сроки. Несчастья приходят и уходят. — И старалась дотронуться до встречных, обнять, но ликующие односельчане не замечали ее порыва.

Гуляние длилось всю ночь, продолжалось оно и на следующее утро, когда зазвонил церковный колокол. Медленно, грустно возвещал он о смерти Илко.

Как и предсказал Богуле, старик умер, когда над кратером вулкана исчез дым. Люди, еще пребывавшие в радостном настроении, пришли проводить его в последний путь. Заходили в комнату с окнами на восток, где стоял гроб, клали к ногам покойного фрукты и сладости, чтобы умерший захватил с собой гостинцы милым сердцу людям, которых он встретит на том свете. Лицо Илко, желтое, истаявшее, прозрачное, было уже бесплотным и все-таки красивым и добрым. Густые брови над закрытыми глазами — словно два ласточкиных крыла. Трепетный свет свечи отбрасывал на лоб и щеки блики, напоминавшие легкие волны на прозрачной поверхности озера. Из ушей старика выглядывали волоски, неожиданно мягкие, как молодая трава.

В распахнутое окно влетел жучок, опустился на открытый гроб и пополз по покрывалу. Жена Мила смахнула его платком на пол и раздавила ногой.

— Видать, тебе на роду написано превратиться в жучка, — громко сказала она, обращаясь к усопшему. Присутствующие переглянулись.

Пришла и слепая Донка, усевшись у гроба, выплакала все причитания, какие помнила. Кала, не выдержав, зарыдала:

— Что со мной будет без отца?.. Что мне, горемыке, делать?..

— Что раньше делала, то и теперь будешь, — бросила ей сноха.

Священник окурил комнату ладаном, прочел молитву. Люди подняли гроб, с трудом поворачивая его, спустились по лестнице. Когда проходили через двор, пес, который остался жив благодаря Богуле, спрятавшему его в лесу, выбежал из конуры, но не залаял, как обычно при виде Илко, а безмолвно смотрел на гроб и вереницу сопровождающих. Когда процессия вышла на дорогу и направилась к кладбищу, собака рванулась, разорвала цепь и побежала за траурной процессией. Она следовала за ними, опустив голову, словно печалилась. Ее пинали, гнали прочь, а пес, свернув хвост кренделем, убегал, а потом возвращался снова. Он смотрел издали, как опускали в могилу гроб, и подвывал. Этот вой был похож на всхлипы.

Илко предстояло покоиться в могиле, где была захоронена жена и оставлено место для него. Разрыв могилу, увидели остатки его портрета. Изображение сгнило и рассыпалось при первом прикосновении. А металлическая рамка прилипла ко дну могилы, как оконце в подземный мир. На кресте, где была обозначена дата рождения Илко, теперь приписали дату смерти…

После похорон супруга Мила поспешила отпереть сундучок свекра. Она извлекла оттуда репродукцию картины: господь бог с дьяволом восседали на туче и играли в карты. Вместо денег расплачивались людьми. Женщина возмутилась и порвала снимок. Копнула содержимое сундучка, наткнулась на гобелен, который вышивал Илко, развернула его. Подносила к глазам и рассматривала издали, но так и не смогла понять, что же там вышито. Потом прочитала подпись и оказалось: на гобелене изображен тот санаторий на холме, который старик видел в своих мечтах. Холм был вышит зелеными, желтыми, коричневыми и фиолетовыми нитками. Стены санатория — белыми, крыша — красными. Дом окружали деревья, цветы, скамейки; внизу вилась речка с перекинутыми мостиками. А надпись была такая: