Современная югославская повесть. 80-е годы

— Знаю, доктор, велик и дорог каждый день жизни. И это особенно хорошо понимаешь, готовясь покинуть этот мир… Я последнее время нахожусь как бы между небом и землей. Потому не старайся… Я решил уйти… Но тороплюсь не из-за того, что жизнь опротивела. Нет. Я был счастлив… Мне выпал шанс повидать белый свет — а ведь до меня у матери рождались мертвые дети… И я мог бы оказаться среди них…

Врач слушал, поигрывая стетоскопом, и все хотел приложить его к груди больного.

— Оставь свою слушалку, доктор, — посоветовал Илко.

— Я обязан сделать все, что в моих силах. Это врачебный долг, — ответил Татули.

— А если нет смысла?.. Если я сам решил уйти? Хотя знаю: там, куда я стремлюсь, меня никто и ничто не ждет… Моя душа не птица, которая улетает жить в другие края…

— Мамма миа. — Доктор с удивлением смотрел на своего пациента.

Потом попросил угостить его ракией. Желание было выполнено.

А Илко, лежа на высоких подушках, продолжал:

— А когда я был молод, то много думал о смерти и очень ее боялся. Мне казалось, она следит за мной, ходит по пятам, только и ждет момента, чтобы накинуться. «А ты не думай об этом, — сказал мне мудрец в Калькутте. — Чем больше думаешь о смерти, тем хуже…» И рассказал мне такую историю.

Был у богатого отца сын. В раннем детстве он очень боялся животных. Увидит верблюда, лошадь или собаку — дрожит от страха, заливается слезами. Чтобы прогнать страх, отец купил малышу игрушки, изображающие животных, и научил играть с ними, делать что душе угодно: швырять, шлепать, бросать. И ребенок постепенно освободился от страха. При встрече с настоящими животными уже не боялся и не шарахался от них.

Зато стал испытывать ужас перед соседом, который однажды, застав мальчишку в своем огороде, грозился избить его. И несмышленый воришка перестал выходить на улицу. Тогда отец заказал скульптору вылепить голову соседа. Это было исполнено, мальчик получил ее в качестве новой игрушки и одновременно совет: «Обращайся с ней как хочешь». И ребенок победил страх, перестал прятаться, начал выходить из дому.

Мальчик вырос, и в него вселился ужас смерти. Во сне она приходила к нему, хватала, увлекала за собой. Несчастный просыпался в холодном поту. Снова отец позвал скульптора и попросил вылепить смерть по описаниям сына, изобразить ее такой, какой она являлась ему в сновидениях. И теперь уже взрослый молодой человек играл с подобием смерти и перестал ее бояться. Но вышло так, что она пришла к нему не во сне, а наяву и забрала с собой… Ничего нельзя было поделать… И я думаю, доктор, раз теперь мне не удрать от костлявой, раз нет от нее спасения, то пусть все произойдет поскорее.

Врач слушал, все более изумляясь, и все охотнее потягивал ракию.

— Пей, доктор, и я, бывало, раньше выпивал, спиртное облегчало душу, — сказал Илко. Потом, сделав паузу, заключил: — Когда человек состарится, у него появляется особое любопытство к неизведанному. Все-то в жизни он уже повидал, и ему интересно: а какой же будет встреча со смертью?

Врач, придвинув стул к постели больного, внимательно, в упор смотрел на него. Илко продолжал говорить, хотя это давалось ему нелегко. Он запинался, речь прерывалась. Больной дышал с трудом.

— Срок жизни отмерен, как порция пищи. Съел ее, и все. Пожил свое время — хватит. Я давно осознал, что жизнь когда-нибудь оборвется, поэтому старался получше прожить положенное: веселился, бродил по свету, следовал своим желаниям… Попадая в чужие края, чувствовал: начинаю новую жизнь. А поскольку так бывало не раз, то мои жизни множились… Сейчас все они завязаны в один узел, который вот-вот развяжется… Мудрец говорил: «Не тужи о прошлом, все равно не вернешь. Нам принадлежит только настоящее, но и оно минет. А уж о будущем и думать нечего — от нас оно не зависит…»

— Мамма миа! — повторял доктор, прикладываясь к бутылке и не переставая вслушиваться в прерывистую речь старика. А Илко философствовал:

— Перед смертью человек подводит итоги: что в жизни смог, чего не сумел, что успел, а чего так и не достиг… Мне не удалось только одно — увидеть около вулкана санаторий… Не удалось вылечиться там от ревматизма. Боли скоро не будет. Мудрец говорил: «Господь для того и создал смерть, чтобы спасти людей от хворей. Бог создавал мир не сразу. Сначала сотворил свет, а он стал заносчивым. Тогда был создан мрак, который тоже возгордился. Возник сон. Сон начал дерзить, появились беды, несчастья, которые терзали и беспокоили людей. Когда и они сделались непослушными, бог создал смерть, способную уничтожить беды, погасить в глазах свет, погрузить в вечный сон».

Илко становилось все труднее говорить. Голос его сделался тихим, и наконец старик умолк. Безмолвно протянул он руку к трубке, лежащей на столике возле кровати. Мил набил ее табаком, зажег и осторожно вложил отцу в рот. Тот, затянувшись один раз, вытолкнул ее языком, как выталкивают ненужную искусственную челюсть. Мил успел подхватить трубку. А Илко поднес к губам руку, словно хотел поймать и удержать свою душу, готовую покинуть тело. Рука бессильно упала на кровать.