Современная китайская проза

— И чему ты там у себя на заводе только учишься, — не унималась тетушка Пань. — Где твоя классовая позиция? Почему не отмежевался от наших врагов? Ведь сказано: «Нет ничего вкуснее пельменей, нет ничего приятнее, чем полежать поутру». Ты что, не можешь немного поваляться в постели?..

— Да не привык я залеживаться по утрам!

— Мокрая курица! Ни на что-то ты не годишься! Небось забыл указание: «Бороться против всего, что отстаивают враги»? Раз они, идут подметать улицу — так ты не смей. Мы же из крестьян-бедняков, а ты… И так уж соседи говорят: он у тебя как петух, ему по утрам не спится. А что скажут те, кто тебя не знает? Да просто сочтут «сволочью каппутистом» самого что ни на есть низшего сорта! Тебе что, невтерпеж прослыть «каппутистом»? Они вон какие жирные да гладкие, а ты тощий, как шутиха обгорелая!

— Не понимаю я, что ты мелешь! — буркнул Пань Чаоэнь и ушел курить в заднюю комнату.

Когда он говорил «не понимаю», это вовсе не означало, что он сердится. Образность речи тетушки Пань стала притчей во языцех среди соседей. Стоило ей, например, увидеть на чьем-нибудь ребенке курточку не по росту, она тут же восклицала: «Ишь — висит как на дереве!» Или заметит, бывало, на ком-нибудь шапку набекрень, тотчас отчитывает: «Ты что, тарелку на голову напялил?» Жаль, не довелось тетушке Пань хоть малость получиться в детстве, не то бы ей впору было состязаться в острословии с самим Лао Шэ или Чжао Шули^[7].

Обычно люди, наделенные даром красноречия, подвержены всяким новым веяниям. А тут во времена «великой культурной революции» разом появилось столько всяких расхожих слов да выражений, что тетушка Пань едва поспевала за модой и прямо с ног сбилась. Пришлось ей все схватывать с лету — без разбору, не вникая в суть. В одну кучу валилось что ни попало — и исторические события и личности, и мифологические герои вместе с церемонными благопожеланиями долголетия, счастья и удачи. И сыпалось все это из тетушки Пань как из рога изобилия. Дошло до того, что собственный ее старик в конце концов перестал понимать ее.

У тетушки Пань только и был этот единственный недостаток, а так она ничего худого в мыслях не держала. И вообще была сама добродетель: сердечна и добра, усердна и бережлива. А уж о дружелюбии ее и говорить нечего, да и долги всегда возвращала в срок. Ее ли вина, что «великая культурная революция» нагрянула так стремительно, каково же было тетушке Пань воспринимать все новые факты и явления с первого слова — как это умеют хунвэйбины, красные охранники. Правда, выступая на уличных собраниях воспоминаний о горьком и тяжелом прошлом, она блистала — пусть и не цвели в ее рассказах «сто цветов», зато уж сто слов цвели самым пышным цветом. Вот только со второй частью лозунга — «на основе старого создавать новое» — у нее явно ничего не клеилось.

Как-то вечером, перед сном, тетушка Пань задумалась. Думала она о своем старике. Что за упрямая башка! Коль упрется, — его и полудюжиной волов с места не сдвинешь. А уж задумает что — тут хоть самого Цинь Шихуанди^[8] воскреси, весь свет вверх тормашками переверни, хоть помри и восстань из гроба или, убеждая его, губы изотри напрочь — все равно не думай, не надейся его переубедить.

Тетушка Пань протяжно зевнула…

И тут вдруг явился внук ее Сяо Гэнь — за спиной ранец, а губы надуты — ну прямо пирожок с овощами.

— Бабушка, — заливаясь слезами, жалуется он. — Наши активисты хотят отобрать у меня нарукавную повязку хунвэйбина…

— Это по какому же праву?

— Они говорят, мол, дедушка — «черный бандит».

— Ишь, брехуны, куда хватили! Да наша семья из крестьян-бедняков, а уж я, твоя бабушка…

— Тогда почему дедушка подметает улицу?

— Ах, вот оно что! — кричит тетушка Пань.

Со стуком падает на пол тростниковый веер… И она просыпается — оказывается, все это было во сне.

Такой уж человек тетушка Пань — мысль у нее живая и образная. И привидевшийся ей сон тут же вызвал у нее прилив вдохновения. Сняв потихоньку с курточки внука повязку хунвэйбина, она натянула ее на рукав спецовки старого Пань Чаоэня, а чтобы повязка не сползла, прихватила ее несколькими стежками.

Хлопоты тетушки Пань возымели прямо-таки потрясающее действие.

На следующее утро Пань Чаоэнь, как обычно, оделся, выкурил свои две сигареты и, вооружившись метлой, вышел из дому. Ну и всполошились же трое «каппутистов», прежде стоявших у власти! Растерянно переглядываясь, они никак не могли сообразить, с какой это стати Пань Чаоэнь вышел подметать улицу с нарукавной повязкой хунвэйбина. Наконец заместитель директора Фань — он был посмекалистей — зашептал, обращаясь к товарищам по несчастью:

— Видали? Придется, значит, теперь лучше подметать. Да так, чтобы не пропустить ни единого куриного перышка. Не иначе революционные массы решили направить к нам старого Паня для контроля.