Современная космология: философские горизонты

С другой стороны, проблема экстраполябельности имеет философский аспект. Отвлечённое познание, или познание в понятиях, всегда основано на экстраполябельности. Мы всегда экстраполируем уже готовые понятия на всё новое и новое, прежде для нас неизведанное. Ведь познать нечто новое в понятии — это значит уловить в новом для нас общее с тем, что уже знакомо нам и подведено под уже известное нам понятие. Это и называется познаваемостью мира — когда нам почему-то позволяется открывать в новом, незнакомом, общее с уже знакомым. Всегда ли нам это позволяется? Мы не можем априори утверждать, что всегда, т. е. что мир до конца познаваем. Но в той мере, в какой это позволяется, объект познания х есть заданный нам предмет внешнего опыта, иначе мы не могли бы сравнить его со знакомым. «Предметное познание» (термин, введённый С.Л. Франком), выражающееся в суждениях типа <а есть А», предусматривает знание того предмета х, на которое направлена наша познающая мысль, и потому оно попадает в ловушку известного сократовского парадокса: если я хочу что-то узнать, то я уже должен знать то, что я хочу узнать. Потому что, если бы я этого не знал, то как же я узнал бы искомое? Ведь чтобы узнать, я должен знать то, что я ищу.

Этот парадокс Сократа, выражающий его неизменную иронию к человеческому знанию, присутствует во всех феноменологических теориях современной физики, а их методологические истоки ведут к И. Канту. Именно Кант впервые обосновал предметное знание — как знание, основанное на естественной причинности («сплошная связь всех явлений в контексте природы есть непреложный закон^[405]»). Объяснение нового через уже известное — это то, что мы называем естественной каузальностью. Она и лежит в основе природоверия, которое означает, что у природы нет окон, т. е. она есть нечто целое, в себе замкнутое. Если Вселенную возможно рассматривать как нечто целое, то это потому, что все явления в ней взаимообусловлены универсальной естественной каузальной связью^[406]. Уничтожьте эту универсальную «сплошную связь», и во Вселенной появятся окна, которые ведут в неизвестность. Оттого Кант так тщательно отделял физическое естествознание от метафизики; он закрыл для физики «окна», ведущие в мир свободы.

Чтобы избежать ловушки сократовского парадокса, мы должны знать, что такое объект х, называемый «Вселенной в целом»; только тогда можно говорить про его пространственно-временные свойства. Казалось бы, природоверие позволяет легко достичь цели — определить «Вселенную как целое». Поскольку естественная каузальность относится только к сфере феноменов («явлений опыта»), нам остаётся понимать «Вселенную как целое» так, как И. Кант понимал «мир» — как совокупность всех явлений, данных нам в опыте чувственных созерцаний^[407]. Это видно из того, что «физическая космология», имеющая предметом «Вселенную как целое», полностью принимает все принципы кантианского трансцендентального «мира»: она основана на экстраполябельности от наблюдаемого, любые же наблюдения, любой физический эксперимент апеллируют к чувствам (физический прибор — не что иное, как усовершенствование наших органов чувств). Итак, примем установку Канта: мир нам дан в наших чувственных созерцаниях. Но дан — это не значит познан. Является ли он каким-то определённым, завершённым понятием? Иными словами, удалось ли Канту определение искомого объекта х, «Вселенной как целого»?

Не случайно кантианскую философию природы я назвал термином Кл. Льюиса — «природоверием»: она есть именно вера, а не знание. Её нельзя обосновать, находясь в сфере опыта, т. е. не привлекая метафизику. Когда мы говорим: «вне этого ничего нет», то такое утверждение предельно далеко от какого бы то ни было «опыта» и не поддаётся проверке. Послушаем мнение датского философа X. Гёфдинга по поводу кантианского определения «мира». Он замечает, что «понятие это никогда не может быть завершено. Ничто, данное нам в опыте, не является абсолютно законченным; к имеющимся данным опыта постоянно присоединяются новые, требующие для своего определения новых понятий… Мы стремимся все данные нам целостности объединить в одной, высшей; и как бы далеко мы ни продолжали эту работу, перед нами будет все снова и снова вставать тот же самый вопрос… Таким образом, понятие “мира” есть в сущности ложное понятие^[408]».