Современная нидерландская новелла

Н-да. Кто из присутствующих станет внимать его словам? Неужели кого-нибудь увлекут звуки его голоса? А может быть, они упорхнут прочь от этой высокопарной дребедени и опустятся у ног своих легкомысленных любовниц? Неужели они не понимают, что подобные похвалы еще глубже зарывают нашего братишку в землю?

Я слегка повернулся к Генриетте, которая напряженно смотрела прямо перед собой.

— Ты не доверяешь моим шоферским навыкам?

— Ну что ты, — сказала она. — Просто я думаю.

— О чем же? — спросила мама.

Генриетта не ответила. Она сидела, сложив руки на коленях. В такой же позе она сидела тогда в морге, когда мы ждали, пока нас к нему пропустят. Пришел пастор. Папа вызвал его по телефону. Пастор прямо-таки обожал искусство, но его физиономия выдавала, что общаться с людьми этого круга он не привык. Он уселся рядом с Генриеттой, которую раньше никогда не видел — папа обратился к церкви уже на склоне лет, — и спросил ее, не супруга ли она усопшего. Как видно, он никогда не читал газет и вообразил, что она невеста нашего братишки, если вообще задумывался об этом.

«Я его сестра, — сказала Генриетта. — Шли бы вы отсюда, а?»

«Здесь распоряжаюсь я», — коротко сказал папа.

Пастор обратился к нам со словами утешения: «Теперь он в хороших руках».

«Надеюсь, что так, — сказала сестра, — и, наверное, в гробу у него будет прекрасный вид».

Пастор весь как-то поблек и вздохнул.

«Я имел в виду, что ему будет хорошо на небесах. Простите, если я неумышленно задел вас. Вы не верите в загробную жизнь? Думаете, для него все кончено?»

«А разве нет?» — спросила сестра.

Пастор встал. Ласково и доверительно положил руку на лоб Генриетты. Рука была потная. Он тут же отнял ее, кивнул нам и вышел из комнаты. Сестра сидела неподвижно. Молчала. Только слезы лились у нее из глаз. Вспоминала ли она об этом сейчас? Вряд ли.

— Ну и скучища там будет, — сказал я. — Начнут чесать языком. Но мы должны сохранять спокойствие.

— По крайней мере один человек будет вести себя прилично, это я вам гарантирую, — вставил папа.

— Отец, прошу тебя, — сказала мама.

Я улыбнулся. Вокруг ратуши сновало множество машин. Но так было всегда. А на этот раз нам даже повезло: все было хорошо организовано, установили заграждения, и поэтому толпа отсутствовала.

Но ведь мы прекрасно знали, что так будет. Поставив машину, я вместе с матерью направился к подъезду, а мыслями унесся к декабрьскому дню много лет назад, когда мы везли в такси одиннадцатилетнего Паултье на детский праздник. Было это накануне николина дня. В ту пору имя Паултье не сходило со страниц газет. Мы и гордились им, и немало за него тревожились. Праздник, хотя и неофициально, был устроен для нашего братишки, в честь признания его таланта живописца. Живой пример никогда не помешает. Мама нарядила Генриетту, даже завязала ей бант в волосах. Но на пути в конференц-зал Музея тропиков, где должно было состояться торжество, юный художник взбунтовался: сестра пусть сейчас же снимет бант, я — свой галстук, папа пусть ни в коем случае не поднимается на сцену, а маме вообще лучше не входить в зал. Когда мы попытались его утихомирить, он заревел. У него уже тогда были заскоки в представлениях о том, что артистично и что вульгарно, и мы никак не могли к нему приспособиться. Папа пригрозил Паултье, что если он не уймется, то получит оплеуху, а папа выйдет на сцену и объявит публике, что его сын с фонарем под глазом сидит в коридоре и ревет. Паултье уже не плакал, теперь он визжал. Из солидарности завизжала и сестра. Таксист, подмигнув родителям, сказал, что высадит всех нас посреди улицы. Немного погодя брат стоял на сцене, а мы сидели в зале, как он и велел. Какой-то господин представил Паултье детям и рекомендовал им брать с него пример. Дети захлопали в ладоши, хотя большинство не знало почему. Брат это почувствовал. Они аплодировали ему, но не знали, кто он такой. Паултье стоял совсем один на большой сцене и махал поднесенным ему букетом цветов, потом исчез за кулисами. Когда мы уходили, Генриетта шла рядом с Паултье, положив руку ему на плечо. Она нашла его за сценой, где он рассматривал подарок — ящик с красками.

«Что ты собираешься делать сегодня вечером?» — спросил я сестру после похорон, когда мы пили кофе в родительском доме и пытались хоть что-нибудь съесть, но кусок не шел в горло.

Она ответила, что пойдет в кино, там показывают фордовский вестерн из кинофондов, который она давно хотела посмотреть. Она действительно туда отправилась, однако перед самым началом этого ковбойского фильма ушла из зрительного зала.