Современная новелла Китая

Что касается Ли Лили с друзьями, то они ухитрились разложить по полочкам даже такой мелкий факт. В городе В. было так заведено, что всякий, кто стремился занять достойное место в ученых или художественных сферах, непременно обивал пороги дома Чжу Шэньду, и стоило претенденту войти в высокие врата, как цена его возрастала десятикратно. Перед тем, кто прибивался к этой пристани, открывалось множество перспектив и на каждом перекрестке зажигался зеленый свет. Но прямодушный книгочей Чжао Сяоцян по возвращении в город В. из Канады целый месяц не показывался Чжу Шэньду, что и настроило глубокоуважаемого Чжу весьма и весьма против этого колючего Чжао Сяоцяна. Некоторые еще добавляли «совершенно секретные» сведения. Ученого-агронома профессора Ши Каньлюя, говорили они, всегда противопоставляли в нашем городе Чжу Шэньду. И вот Чжао Сяоцян на следующий же после возвращения со стажировки день наносит визит профессору Ши, подносит ему две банки растворимого кофе, баночку «Кофейного друга», электробритву, транзистор с вмонтированными в него электронными часами и еще какими-то штуковинами, а вдобавок еще два больших пакета с заморскими укрепляющими средствами. А к Чжу Шэньду путешественник заявился лишь спустя полтора месяца и подарил только пачку сигарет «35» и зажигалку «Кэмел». Так были посеяны семена вражды.

И вот, углубляясь в историю отношений этих людей, познавая их характеры, город постепенно вникал в психологическую основу конфликта. Поговаривали, что к старости Чжу Шэньду стал завистливей и не терпел, чтобы хоть кто-нибудь хоть в чем-нибудь превосходил его. Посмеивались: «Чжу Шэньду ревность заела». Другие заявляли, что Чжао Сяоцян, которому с детства везло, возгордился и шел, как таран, сметая всех со своего пути. Освоив психологию, общественность подобралась к политологии да информатике и со вкусом, со знанием дела принялась обсуждать столкновение «фракций юнцов и патриархов», «новой и старой партии», «заморских и местных нравов». Некий обозреватель (любитель, хотя и со своей «критической колонкой» — устной, разумеется) связывал все это с положениями о «практике» (которая, как известно, только и является критерием истины), а также с низвергнутой теорией «все, что…», допускавшей лишь «все, что» имелось в трудах Мао Цзэдуна, и отвергавшей то, чего там не встречалось.

В итоге любителям подсматривать да подзуживать стало почти совершенно ясно: «антагонизм между Чжу и Чжао» неизбежен, закономерен, ибо небеспричинен, то, что мы видим, — еще не вся его глубина, и за поверхностной фабулой скрываются совсем иные сюжеты. Увы, в городе В. обнаружили себя вполне тривиальные общие противоречия, глубоко поразившие время и общество на самых разных уровнях и притом в широком масштабе.

Встречались люди, в том числе и среди молодых, кто, прослышав о распре, потирал руки и исходя слюной принимался строить всякие планы в надежде поживиться на этом. В таких компаниях, попивая водочку и закусывая жареными креветками да яйцами «сунхуадань», целыми днями, с раннего утра и до поздней ночи, без сна и отдыха искали истоки и гадали об исходе войны Чжу с Чжао, вскрывали ее подоплеку, докапывались до сути, делились последними новостями и обсуждали дальнейшие перспективы. Один какой-нибудь фактик пережевывали тридцать три раза на день то так, то эдак. Что, например, Чжао Сяоцян привез профессору Ши. При этом вскидывали брови, округляли глаза, всплескивали руками, топали ногами, рассказывали с таким таинственным видом, что новость, услышанная в тридцать третий раз, казалась все такой же девственно свежей. До чего соблазнительно наблюдать за распрями между людьми! Традиционное любопытство живет в нас с давних, незапамятных времен летописей и эпохи борющихся царств и никогда не состарится, подпитываясь любопытством сегодняшним! Второго такого, как наше, китайское, любопытства в мире нет! Все новых и новых фанатов увлекает пагубная страсть к выяснению отношений. У нас в стране прямо какой-то «взрыв отношений», равно как и всевозможных рекомендательных списков, так что мы не уступим Западу с его знаменитыми «взрывами» — сексуальным, информационным… А китайская проза? — тут вам и любовь, и жизнь, и смерть, есть приключения и детективы, кто философствует, кто изображает типы, характеры или там потоки сознания, живописует нравы, чувства, душевные травмы, — но все это ни в какое сравнение не идет с панорамой взаимоотношений, интриге самых разнообразных ситуациях и часто к тому же между хорошим и людьми! Только это и способно сыграть на глубоких душевных струнах национального, исторического, местного, общинного, подсознательного, традиционного, современного и так далее! И связать возвышенное с низменным, древнее с современным, дряхлое с юным, отечественное с привозным!