— Ну как вы не понимаете — он увлечен творческим процессом!
— Ах вот оно что! Только уж очень его увлекло, со стороны поглядишь — вроде как не в себе.
— Так ведь говорят — в театр ходят тронутые, на сцене играют психи, а у тех, кто пьесы эти сочиняет, вообще мозги набекрень. Вот и мой старик тоже — вскочит вдруг среди ночи и что-то бормочет себе под нос! Только за весь век ничего себе не набормотал — ютимся до сих пор в тесноте.
— Вы уж будьте покойны! По радио теперь только и слышно, что интеллигенция да интеллигенция — рано или поздно и о вас вспомнят.
Яо Дахуан трудился изо всех своих старческих сил, а Фань Бичжэнь взяла на себя заботу о нем. Она просила мать покупать каждый день что-нибудь вкусненькое и угощала Яо — тому не много надо было. Если же ей дарили хорошее вино или сигареты, она не отказывалась, как раньше, отдавала все старику.
Она следила, чтобы в доме громко не разговаривали и не топали по лестнице. Телевизор внезапно сломался, и после ужина все сразу ложились спать.
Двенадцать окошек затихли, затаились. Казалось, что в доме никого нет, и только вечером и глубоко за полночь сиротливо горела в окне одинокая лампа да в тишине слышно было, как тихонько кашляет старик Яо.
Начальник Ван пристально смотрит на календарь: скоро фестиваль, а о подготовке ни слуху ни духу.
— Как продвигаются наши дела? — поднимает он глаза на Фань Бичжэнь. — Времени мало.
— Все в порядке. Яо Дахуан работает день и ночь.
— Это хорошо. — Начальник снова заглядывает в календарь. — На среду на вторую половину для назначим собрание — пусть Яо отчитается о своей работе. Пригласим специалистов — послушаем, выскажутся.
— Да ну, зачем отвлекать человека? — попробовала отмахнуться Фань Бичжэнь. — Он же еще не закончил! Вот как отпечатают текст, тогда и соберемся.
— Послушай, Бичжэнь, — со вздохом сказал начальник. — Как на сцене играть, ты, конечно же, знаешь лучше меня… Я не сомневаюсь, что Яо Дахуан пьесу напишет — для него это сущий пустяк. Дело в том, что он забывает о политике, сочиняет вслепую, не зная обстановки. Чтобы все не испортить, надо его работу держать под контролем, и поверь, я это знаю по опыту.
У Фань Бичжэнь опыта никакого не было. Вроде бы верно говорит начальник Ван — кажется, она и сама такое слышала, только не помнит от кого, что чем тщательнее работаешь над произведением, тем искуснее оно получается.
Опять Яо Дахуана будут «прорабатывать»? Он только успел закончить первое действие и был им очень доволен, как вдруг приходит приглашение, а в нем напечатано: «В среду в два часа дня просим прибыть на обсуждение доклада Яо Дахуана о ходе работы по подготовке к театральному фестивалю». Яо весь задрожал, прочитав, с листком в руках пошел к Фань Бичжэнь.
— Это что? Что такое?
Фань Бичжэнь увидела, что лицо у старика налилось кровью, и поспешила его успокоить:
— Не волнуйся, ничего серьезного. Я говорила, не надо отвлекать тебя от работы. Просто начальник Ван хочет знать, как идут дела.
— А кто проводит собрание?
— Не сказали.
— Кто еще там будет?
— Не знаю. Ван через секретарей рассылал приглашения.
У Яо ноги подкосились.
— Вот беда! Опять все по-старому! Бичжэнь, ты же за это отвечаешь — не соглашайся на такое собрание. Они задушат мою пьесу еще в колыбели!
У Фань Бичжэнь тоже было на душе неспокойно, но ведь надо приободрить учителя.
— Не переживай. Я думаю, если ты расскажешь поярче, покрасочнее, все поймут, что пьеса хорошая.
Яо замотал головой.
— Не судьба, видно. Вытащат мою Си Ши на суд толпы и бросят на плаху, чует мое сердце! Одна надежда на тебя, — что ты их руку удержишь.
Наступила среда. В назначенный срок пришел Яо Дахуан на обсуждение, поглядел на собравшихся — и сердце похолодело.
Кроме начальника Вана и Фань Бичжэнь, было еще несколько человек — все старые знакомые, во время «культурной революции» не раз «прорабатывали» Яо.
Настроение у старика сразу упало. Стал говорить кое-как, сбиваясь на каждом слове. Перед актерами он никогда не робел, мог бойко прочитать пьесу, говорил спокойно, а перед начальством словно немел. Да и обстановка не та, чтобы петь и пританцовывать — на собрании можно лишь вкратце рассказать основную сюжетную линию. Про то, какая Си Ши красавица, как горячо любила юношу из своей деревни, как увидел ее Фань Ли и насильно увез, грозясь за неповиновение отрубить голову тому юноше. Чтобы спасти жизнь любимого, Си Ши, забыв стыд, отдала себя на поругание. А потом, не стерпев унижений, пришла на берег реки и бросилась в волны… Вот такая история.
Яо Дахуан за десять минут пересказал всю пьесу, а когда поднял глаза, то по выражению лиц понял, что рассчитывать на сочувствие не приходится. Во всяком случае, ничего нового и прекрасного они в пьесе не увидели.