Современная новелла Китая

Но Тан Эр не расставался с радужными надеждами. Лежа на кане, он погружался в сложные расчеты. Не вырастишь платан — не прилетит феникс; хочешь женить сына — построй самое меньшее пятикомнатный кирпичный дом да еще потрать тысячу восемьсот юаней на свадебный подарок, а они с сыном вырабатывали в год пять тысяч трудовых единиц и на каждую единицу получали тридцать три фэня. Сколько ни считай, а чтобы ввести в дом золотую деву с яшмовым ликом, надо запечатать рот, затянуть до отказа пояс и двадцать лет не пить, не есть. Бывало, те, кто имел должность и, значит, надежный кусок хлеба, кто мог покупать рис в магазине, словом, все те толстокожие, которых трехвершковый гвоздь не пробьет, свинья не съест и собака не тронет, снисходили до деревенских невест. Да только они выкупа не платили, а еще за невестой получали хороший куш… Тут его осенило. Хочешь женить сына без лишних расходов и не надорвавшись — надо обеспечить ему хорошую должность. А как? Самый верный путь — учение. Книги и помогут заполучить золотую деву с яшмовым ликом.

Тан Чуньцзао был способным, понятливым малым, жадным до учения. Приняв твердое решение, старик приказал сыну, чтобы тот после работы зубрил не поднимая головы и ни о чем больше не думал. Сам же недоедал, недосыпал, выжимал из себя все соки, лишь бы сын смог постичь все книжные премудрости. Но увы! Оказалось, что он жил не по тому календарю. Времена изменились, цениться стало все что угодно, только не ученость; на Доске почета писали имена тех, кто подал на экзамене чистый лист бумаги. А Тан Чудак, выходит, был глуп, как пустая тыква, и бестолков, как безъязыкий колокол; мало, что беден и неотесан, так еще и упрям, как тутовое коромысло, — сломается, но не согнется: ни подольститься не умел, ни зайти с черного хода. И вот его сын из года в год не мог получить направление ни на работу, ни в вуз.

Холода сменялись жарой, шли годы. Тан Чуньцзао уже двадцать три, а виды на будущее чернее ночи; парень взрослый, пора жениться, и отец втайне волновался, стараясь не подать виду.

Но тут, как говорится, раз уж добрался до горы, какая-нибудь тропка вверх да выведет. В тяжелом семьдесят четвертом году, когда еды не хватило до нового урожая, один ловкий человек из их деревни, Ma Гочжан[41], по прозвищу «Императорский тесть», вывез из Сычуани семерых деревенских девушек, назначив за каждую свою цену. И вот Тан Эр побежал прицениваться.

На самом деле имя Ma Гочжана означало «Государственная печать». Так вот, на этой печати отчетливо проступали распутство, лень, жадность, хитрость, злоба. Этому человеку не нужно было называть себя по имени — его, как говорится, за десять ли было видно.

Но в те годы честным людям дороги не было, злодеи и лихоимцы шли в гору. И стоило одному из них выбраться наверх, как за ним тянулся целый хвост.

У Ma Гочжана был названый брат, такой же пройдоха, с легкостью менявший обличье, как Сунь Укун — царь обезьян. Он был из тех, кто поднялся на избиениях, погромах и грабежах. Показав себя знатоком методов Дачжая, он забрал власть в уезде. Не отставал и Ma Гочжан. Богатство меняет человека: побратим, вступив в должность, развелся со своей желтолицей женой. Ma Гочжан, быстро смекнув что к чему, тут же обрядил и привел к нему свою цветущую восемнадцатилетнюю дочь. Так названый брат стал его зятем, а Ma Гочжан — Императорским тестем.

Богатые и знатные часто болеют. Ma Гочжан громко кричал при малейшем недомогании и стонал, когда был здоров. Получив удостоверение в уездном ревкоме, он ездил в разные концы страны, якобы в поисках хороших врачей, на самом же деле занимался темными делишками. Девушки из Сычуани — это была одна из его удачно завершенных махинаций.

Ma Гочжан жил на западном краю деревни около шоссе, на участке, который гадатели считали счастливым. Кирпичный дом с черепичной крышей, просторный двор, огороженный высокой стеной, резные ворота с иероглифом «верность» на верхней плахе. Днем полно посетителей — как говорится, экипажи потоком, лошади — драконы; вечером в доме светло как днем от неоновых ламп. И все благодаря его зятю-ловкачу, которому это ничего не стоило, так, раз плюнуть, простая любезность.

Когда Тан Эр пришел к Ma, из семи сычуаньских девушек осталась одна. Дело в том, что, согласно постановлению, действовавшему в местной коммуне, вступать в брак мужчинам можно было не раньше двадцати пяти лет, а женщинам — не раньше двадцати трех. Одной из девушек было двадцать пять лет, двум — по двадцать четыре и трем — по двадцать три года. Ma Гочжан выдал их замуж сразу по приезде и по очень высокой цене; последней оставшейся было всего двадцать — ее нужно было еще три года кормить, и хотя Ma уже несколько раз снижал цену, покупателей не находилось.

Девушка эта сидела в западной пристройке; всхлипывая, она ела кукурузную лепешку, соленые овощи и запивала горячей водой, смешивая ее со слезами.

А в одной из комнат главного дома с большими застекленными окнами жена Ma Гочжана яростно, не щадя глотки, ругала супруга: